Невыразимый эфир

И опять эти голоса у меня в голове, они хотят выведать обо мне все — причины моей ярости и истоки моих страхов. Нет никакого сомнения, что я больше не один среди этой тишины и пустоты. Я уже ничего не понимаю. Еще вчера я был человеком, твердо стоящим на ногах, опорой, на которой зиждется город, а теперь я соскальзываю, я растворяюсь, как кусок мыла в теплой воде. Странный образ для офицера моего ранга… Я сам себе обвинитель, но я не могу выдержать груза своей вины, как ничто не в силах спасти меня от меня же, от темной стороны моей натуры. Мой враг — это я сам, и теперь я ясно вижу бессмысленность моих прежних притязаний. Я всего лишь человек — не более, мешок мяса и костей, такой же, как все, но я захотел вырваться из толпы, достичь большего, и вместо одного болота оказался в другом. Хотя уже слишком поздно, какая-то часть моего мозга еще силится понять. Я больше не один в своем теле — великолепном сосуде с поврежденной крышкой. Неужели это и есть то, что врачи называют безумием? Не думал, что это так страшно… Но, может, здесь всего лишь перевозбуждение, проявление моего особого дара или перст Божий? Если бы эти голоса замолчали хоть на минуту, чтобы я мог спокойно поразмыслить над тем, что со мной происходит! Тише! Замолчите! — говорю я вам. С ними невозможно думать. И эта язва на моей руке — уж не она ли всему виной? Врач подарил мне поцелуй Иуды. Это несомненно! Зуд уменьшился, но чернота вокруг раны только распространилась. Все эти средства не в состоянии облегчить мои страдания. Я боюсь заснуть. Мне кажется, что когда я проснусь, это буду уже не я, а кто-то другой. И опять эти голоса в моей голове… Я хочу умереть прежде, чем окончательно сойду с ума, но мне не достает смелости. Я трус. Я монстр. Я здесь чужой — значит, я еще человек. Найти и вернуть дочь ее отцу — теперь мне на это глубоко плевать. Пусть они все отправляются в ад, туда, где я уже нахожусь. Пусть они почувствуют то же отчаяние, что сейчас переживаю я, и пусть мы все сдохнем среди этих джунглей, и солнце выжжет наши лица, чтобы нас окончательно забыли. У меня хоть есть утешение, что я обманулся. А они, эти двое, поступили еще глупее, чем я, ведь они добровольно, по собственному выбору отправились сюда. Заткнитесь, проклятые голоса! Я не могу больше слышать ваш цыплячий писк. Еще немного — и я вырву собственный мозг и сожру его. Хотя, это идея — проследить ход моих мыслей, еще раз разжевать их и переварить, вновь пройти по своим следам. Так я смогу понять, смогу вернуться к тому ключевому моменту, с которого начался этот раздрай в моем сознании. Вот она, дорога к выздоровлению. Как я об этом раньше не подумал? Но сначала мне надо поспать, мои глаза слипаются, настолько веки отяжелели от усталости. У меня нет больше сил. Мне надо поспать немного — а там посмотрим. Возможно, мы сможем договориться — я и эти голоса. Тогда горячка отступит. Час, или два — не больше.

Милиционер упал на колени и замер в напряженной позе, пригнув голову к ногам и обхватив исхудавшими руками затылок, прикрывая его, как капюшоном, и зажимая ладонями уши. Он хрипло дышал и все приказывал и приказывал замолчать воображаемым голосам. Наконец, он умолк и замер в неподвижности, а спустя несколько минут он уже глубоко спал. Во сне он свалился набок и скорчился, как новорожденный. Последние лучи солнца еще согревали его сердце, застывшее прежде, чем яд окончательно проник во все клетки его измотанного тела. Ночью вернулись волки и улеглись рядом со своим собратом, а бледная луна наблюдала за ними, как молчаливая мать. Постепенно милиционер все больше растворялся в дебрях прошлого — он был уже не здесь.

Глава 7

Паромщика и девушку разбудил трубный рев. Когда они высунулись из фургона на туманный воздух, их ошеломленным взорам предстало диковинное животное: тучный монстр пяти аршин в высоту. Четыре колоссальные ноги поддерживали объемистое пузо, покрытое грубой кожей, похожей по виду на старую резину. Чудовище издавало скрипучие звуки, как если бы у него был заложен нос. Из треугольной пасти выступали два белых рога, огромные уши примыкали к короткой шее, а гибкий хобот свисал почти до земли. Паромщик вылез из фургона, девушка же сочла за благо пока держаться на расстоянии. Стоя на четвереньках на полу повозки и выглядывая в узкую дверь, она напряженно ждала, что будет дальше.

— Осторожнее, — сказала она с беспокойством в голосе.

— Да не бойся. Кажется, я знаю, что это.

— Вы раньше уже видели что-то подобное?

— В книгах. У меня в голове крутится картинка, но названия я никак не могу вспомнить….

— Как оно здесь оказалось?

— Думаю, этот зверь принадлежал цирку, тому самому, в чьем фургоне мы заночевали. Может быть, хозяин его бросил, или умер — вариантов масса, — сказал паромщик.

— Он хищный? Нам надо его опасаться?