Невыносимое одиночество

— Хорошо, Доминик, ты, пожалуй, прав. Было бы малодушием с моей стороны обвинять во всем привидения. Мне кажется, я просто был на распутье. Я ничего не умел, никто во мне не нуждался. Меня спасло одиночество Тролля. Потом ты спас меня, потому что тебе нужен был отец. Когда же я понял, что… Нет, об этом не стоит говорить, теперь с этим покончено.

Ему не хотелось говорить о том, что Анетта хотела видеть отцом своего сына Анри. Не стоило тревожить этим разум ребенка.

Их беседу прервал голос Сесилии, стоявшей в дверях вместе с Маттиасом и Анеттой.

— У тебя умный сын, — сказала она. — Доминик считает — хотя он и мал еще, чтобы знать точное значение слов, — что в тебе есть всепоглощающая страсть, тоска по смерти. Это она, а не какое-то одухотворенное существо, постоянно преследует тебя.

— Нет, это не тоска о смерти, — поправил Маттиас. — Это слово не подходит. Вернее всего, это страх перед жизнью.

Микаел посмотрел на них и медленно кивнул.

— Вы оба правы. Но все же нельзя не учитывать того, что я встретил Магду фон Стейерхорн и что ей удалось пометить меня.

— Ты уверен в том, что говоришь? — мягко спросил Маттиас.

— Конечно, я же…

— Подожди немного, Микаел! К тебе пришел гость. Танкред вернулся из Акерсхуса вместе с одним шведским унтер-офицером. И тот рассказывает удивительные вещи.

Микаел вопросительно посмотрел на них. Сесилия выглянула за дверь и помахала кому-то. Вошел Танкред вместе с одетым в шведский мундир человеком.

— Свен! — вырвалось у Микаела. — Что ты тут делаешь?

— Это долгая история, поговорим об этом позже. Теперь же ты узнаешь, что я видел в ливландском имении. Думаю, это тебе интересно.

Все замолчали в ожидании.

— Итак, мы отправились туда, как ты того хотел, чтобы взглянуть, что там происходит. Внешне там все было пристойно, законный владелец снова вернулся в имение, и нам стало жаль тех прихлебателей, которых выставили за дверь и на которых власти наложили штраф. Но пока мы находились там и дискутировали со всеми членами семьи, появилась какая-то дама.

— Что?.. Красивая, неопределенного возраста дама, одетая в черное, с бледным лицом?

— Вот именно.

— Значит, ты тоже видел ее?

Свен улыбнулся.

— Все ее видели. Она была тетей хозяина. Собственно говоря, ей и принадлежало имение, а ее племянник управлял им. Семейство нахлебников отказывалось разговаривать с ней. Они были смертельными врагами и до этого пытались схватить ее и тоже посадить под замок, но это им не удавалось. Она оказалась слишком хитрой.

— Но… этого не может быть! Я искал ее следы — и я не видел на снегу никаких следов! Она была духом.

— Мы уже размышляли об этом, — сказал Танкред. — И мы решили спросить тебя: вы шли рядом к воротам?

Микаел задумался.

— Не помню… Нет, этого не было. Она шла следом за мной.

Сесилия кивнула.

— Потому что она была хрупкой женщиной в легких туфельках. Ей не хотелось идти по глубокому снегу, и она ступала по твоим следам. Наверняка она и обратно шла по твоим следам — я бы так и сделала на ее месте. Она была изящной и легкой, следы ее были незаметны. Разве не так?

Микаел молчал. Он думал и думал о чем-то. Значит, это не Магда фон Стейерхорн? Похоже, похоже, что…

— Нет, — сказал он, — если это не был призрак, тогда как вы объясните мои последующие видения? Туман, непрерывно сгущающийся и темнеющий, вызывающий во мне тягу к смерти. Ведь то самое было именно чудом, чем-то желанным, манящим…

— Мы это поняли, — сказала Сесилия.

— Микаел, — убежденно произнес Маттиас, — разве ты не понимаешь, что несешь в себе саморазрушительную силу? Всю свою жизнь ты бежал от жизни, бежал от всех трудностей. Ты склонялся перед чужой волей, потому что так тебе было удобнее: никто не сердился на тебя. Но ты столкнулся с большими трудностями, этого никто не станет отрицать. Детство без родителей, несчастливый брак, неприязнь к навязанной тебе профессии. Трудности, связанные с нахождением своего призвания. Ты использовал Магду фон Стейерхорн в качестве предлога для своего бегства от всего на свете.

Растерянно выслушав все это, Микаел сказал:

— Неужели все это столь убого? Это выглядит просто… трусостью!

— Я не стала бы называть это трусостью в угоду другим, — мягко сказала Сесилия. — И ты теперь наверняка устал, так что мы пойдем. Подумай об этом и попытайся взглянуть на все по-новому, Микаел! Анетта сказала сыну:

— Давай оставим папу в покое, Доминик. Папа многое понимал неправильно. Когда он выздоровеет, нам с ним будет, о чем поговорить. Мне многому нужно у него поучиться.

Улыбнувшись Микаелу, она вышла вместе с мальчиком.

Микаел лежал и долго думал об этой улыбке. В ней было заключено так много: мольба, прощение, понимание, обещание и — он был уверен в этом — робкая любовь.

Они пробыли в Норвегии все лето. Микаелу потребовалось время, чтобы прийти в себя. Его физические и душевные силы были настолько истощены, что фактически начинать приходилось с нуля.

Но туман, пустое пространство, страх больше не преследовали его,