Невский проспект

«Нужно было не отказываться от ружья, которое предлагал Орлов! Хорошее ружье – двустволка.

А как застрелить себя из ружья? – размышлял Переплет. – Неудобно ведь! С другой стороны – у ружья можно отпилить ствол либо упереть приклад в пол и, сев на стул, поставить большой палец ноги на курок. Удивительно, что никто не подумал написать книгу на эту тему. Правда, советскому человеку не пристало думать о преждевременной смерти, он должен влачить существование, даже если не осталось в этом существовании никакого смысла, не осталось сил и желания продолжать бессмысленную комедию жизни. Но люди-то все равно кончают с собой».

Да-с, большим пальцем на курок, и никаких проблем. Правда, не очень эстетично, но это не может волновать покойника – смерть вообще редко бывает эстетичной. Если только она настоящая, а не киношная. Впрочем, вопрос чисто теоретический. Ружья у него под рукой не было. Тесть предлагал, но Переплет почему-то отказался. Придется изыскивать другие способы.

Свет замерцал и погас. Акентьев поднял голову – со времени вселения в квартиру никаких проблем с электричеством не было. За тяжелыми шторами тускло светили фонари на набережной. Переплет было поднялся, но потом снова опустился в кресло. «Вот и хорошо», – подумал он, потирая усталые глаза.

В кабинет не проникало ни звука: Переплет позаботился о звукоизоляции – не столько из-за шума на улице, сколько из-за воплей жены и дочери.

Что-то скрипнуло вдали. Словно кто-то прошел по паркету в гостиной. Может быть, маршал Орлов сошел с портрета и сейчас придет, чтобы покарать его за легкомысленное отношение к собственной персоне? Акентьев рассмеялся – в пустой квартире смех прозвучал странно. Он встал, проверил пробки – все было в порядке. Значит, авария. Переплет прошел в кухню, отыскал в ящике буфета свечи. Сколько там свечей нельзя зажигать сразу – две или три? «Она боялась двух свечей». Или трех?! Искать нужный том Александра Сергеевича и проверять по тексту Переплет не собирался.

А свечей, между тем, было только две. Переплет поискал спички. Теперь свечи нужно было куда-то поставить. В комнате снова скрипнуло. Акентьев обернулся, и парафин закапал на стол. Он выругался и смахнул не успевшие застыть капли губкой. Сколько возни!

Вернулся к коньяку. Коньяк и свечи. «Как в старые добрые времена», – подумал он, устраиваясь снова за столом в кабинете. Дверь в коридор приоткрылась со скрипом, огонек свечи затрепетал. Александр подумал, что забыл закрыть окно – вот теперь и сквозит. Он подошел ближе, чтобы закрыть ее снова, и замер.

За ней, в глубине гостиной, показался тусклый огонек. Слишком тусклый для свечи, он стремительно вплыл в кабинет. Акентьев читал о болотных огоньках – они загораются над кладбищами: горит газ, выделяемый разлагающейся органикой. Огонек проскользнул над столом, задев его руку.

«Начинается», – подумал он, и сердце замерло.

– Я не пытался попасть к вам… – пробормотал он.

«Монах» молчал. «Монах»… Что было в этом существе от «монаха», кроме странного балахона, напоминавшего сутану, и молчаливости? Переплету приходили на ум индийские мифы, поражавшие на первый взгляд своей нелогичностью – согласно им святость не была уделом исключительно небожителей. Подвижником мог стать и демон или дракон. И тогда он обретал те же волшебные чары, что и святые отшельники. Может быть, сейчас перед ним один из этих святых драконов? Переплет испытывал непреодолимое желание заглянуть под капюшон, увидеть лицо этого существа. Хотелось узнать наконец, кому он служит теперь. Но он знал, он чувствовал – этого делать нельзя. Тайна должна оставаться тайной до того времени, когда он сам станет частью этой тайны. Иногда ему казалось, что там, под капюшоном, прячется кто-то очень знакомый. Может быть, как в старой сказке, он увидит под ним собственное лицо?

– Мы знаем! – сказал «монах», голос его, как и раньше звучал в голове Переплета, минуя слух, в то время как его собственные слова падали тяжело, словно камни. И эхо уносилось в глубину раскрытого перед ним коридора, где в переливчатом багровом сиянии плавали чьи-то призрачные силуэты.

Тьма сгустилась, и вещи вокруг утратили привычные очертания. Книжный шкаф вытянулся вверх, догоняя стены, книги бесчисленно умножились на полках. Окна распахнулись, но ни одного звука не доносилось с улицы. Переплет боялся смотреть в ту сторону, он был уверен, что вряд ли увидит за окном знакомую набережную. Стены поднялись вверх. «Странное место, – подумал Переплет, – я живу в очень странном месте…».

И эти слова эхом полетели, звеня, куда-то ввысь.

– Нужно думать потише, – сказал он себе. Или вообще не думать. Это оказалось так просто.

– Не бойся! – раздался голос. – Я пришел, чтобы помочь тебе верить!

Переплет закрыл глаза, ожидая прикосновения рук. Он был всерьез напуган. Сейчас ему казалось, что они пришли за ним, – он не оправдал ожиданий, перстень не найден. Никаких других причин быть не могло. Этот апокалиптический приход казался логическим продолжением свалившихся на него бед.