Невская битва

И покуда они оба спускались вниз с Вороньего Кам­ня, Спиридон продолжал крестить их в спины, смущен­ный, что придумал такое, и сильно устрашенный — как бы не погибли! Но он также понимал, что не сам дошел до мысли, а мысль эта снизошла на него, и не должны погибнуть Роман и Николай в этом крестном ходе. Бог оградит их, сделает незримыми для врагов.

А когда они скрылись за камнями, он вновь обра­тил взор свой туда, где шла битва. Солнце во второй раз за сегодняшнее утро выглянуло из-за туч. Близил­ся полдень, становилось все теплее и теплее. Шел са­мый решительный час сражения на льду Чудского озера.

Глава восемнадцатая

АНДРЕЙ ПОСПЕШНЫЙ

Князь Андрей с тремя тысячами понизовского вой­ска стоял в запасном полку на далеком левом крыле. Полк его, в основном спрятанный за лесом, не должен был быть виден со стороны немцев, лишь несколько отрядов общей численностью до двухсот человек вы­двинулись на лед, дабы немцы видели, что у нас есть левое крыло, но маленькое. Сам Андрей со своими от­роками, а также с суздальским воеводой Ратиславом и муромским Мефодием находились на невысоком мысу, с которого нетрудно было наблюдать за тем, как развивается битва. Отсюда же вдалеке виднелась вер­шина Вороньего Камня, на котором ожидалось подня­тие Александрова знамени, и только тогда Андрей по­ведет свои полки в бой.

А доселе приходилось мучиться долгим и томи­тельным ожиданием и, чтобы не выслушивать благо­глупостей Никиты Переяски, говорить что-то самому:

—    В бою самое тяжелое — ожидание боя. Сам бой — радость, веселье. Бьешься, забывая о страхе, любуешься собственным бесстрашием… Время летит в бою незаметно. Пролетает — как единый взмах меча. Чудесно! Но ожидание битвы — вот истинная мука.

Стой вот сейчас и смотри, как они без тебя там раде­ют… В запасе стоять — хуже некуда. Уж лучше в са­мом челе находиться и главный удар на себя взять.

—    Ну уж это ты, княже, перегнул, — усмехнулся Мефодий. — Как ни крути, а в запасе стоя, больше уве­рен, что сегодня в живых останешься, чем когда в челе. Храбрись, не храбрись, а жить хочется. Я, к примеру, доволен, что Александр нас не в чело поставил.

—    Да и я тоже, — согласился Ратислав.

—    Если честно, то и я, — засмеялся Андрей.

—    Все ж дак велика свинья немецкая! — молвил отрок Евсташа. — Так и чешутся руки в бок ей вда­рить, ага.

—    Сказывают, — вступил все же в разговор Ники­та, — будто они даже баб в латы одевают и ведут с собою.

—    Это ты немцев с татарами перепутал, — возра­зил князь Андрей и хотел было начать какую-то но­вую беседу, чтобы не дать воли Переяске, но не сообра­зил, о чем говорить, и Переяска взял верх:

—    Прости, княже, но не перепутал я, а от надеж­ного человека слышал, будто у них даже есть какой-то воевода — баба. С черными власами и темным ли­ком. И по имени барон фон Россолана. А родом из не­коей Скотьей страны. И войско у Россоланы сплошь из лютых баб состоит. Какие только есть на свете наи­лютейшие бабы, их туда собрали. А им безразлично,

с кем воевать, лишь бы мужчин бить. Какие были женщины мужьями обижены, те в войско к Россолане и пошли. Вот как. И, сказывают, лучше им не по­падаться — зубами рвут нашего брата на кусочки.

Жена, коли злая — самый жестокий ритарь. Но ходят слухи, что местер Андрияш опасается, как был Россо-лана не стала вместо него местером, и ради сего поста­вил ее на такое место, где бы она могла скорее всего погибнуть.

—    Известно, какое у свиньи женское место! — за­хохотал Ратислав.

—    Не иначе как нам и достанется в то место лезти, — поддержал Ратислава Мефодий.

—    Напрасно вы столь легко к сему относитесь, — нахмурился Переяска. — Баба в бою хуже самого хра­брого мужа. К примеру, коли вам сие неведомо, то на святой горе Афоне вообще ничего женского не допус­кается.

—    Как это? — спросил Мефодий со смехом.

—    Да не слушайте вы его! — воскликнул Андрей Ярославич. — Абие начнет балаболить, только дай ему волюшку, — не умолкнет до гробовой доски!

—    Однако любопытно послушать про Афон, все скорее ожидание пройдет, — сказал Ратислав.

—    Так он же на Афоне был, что ли? — встрял Евсташа Туреня.

—    Быть не был, но от афонских паломников зело наслышан, — важно заявил Переяска. — Так вот, они сказывают…

—    Прогоню тебя из своих отроков, ей-богу, про­гоню!

—    …Они сказывают, что, первым делом, никаких ни жен, ни дев, ни старых, ни малюток на Афон не пу­скают, это — раз. Мало того, вторым делом, никаких собак или кошек там тоже нет, одни коты и псы, это — два. А также и всякий скот представлен токмо в муж­ском роде, это — три. Ни тебе коз, ни коров, ни овец, ни свиней, а одни козлы, быки, бараны и боровы. Ко­ней много, а лошадей — ни одной. Тако же и с птицею. Гусь есть, а гусыни не отыщете. Петух поет, а курица не квохчет. Селезень — вот летает, а утку — хоть голос сорвите, зовуще, не накличете.

—    По-твоему, выходит, скоты, звери и птицы там тоже монастырский устав читали? — с сердитой ус­мешкой спросил Евсташа.