Невозвратимое

По лицу Александра пробежала тень. Оно неуловимо менялось, словно кто-то невидимой рукой наносил на него новые черты. Взгляд становился более властным и надменным, линия губ приобрела жесткое выражение. Книжник обрел слух и услышал крики Хедвиги, повторяющей имя Александра. Он перевел взгляд и увидел в ее глазах ужас, подобный тому, что часто видел в уже несуществующем прошлом. Малютка заплакала, и он осознал, что ее тоненький голосок все время повторяет: «Папа, папа!» Вот только звала она не его. Отныне и навсегда ее отцом стал Александр Порох. Не Книжник. И он своими руками уничтожал все то, что сам для нее создал. Счастливое будущее, нормальную семью.

Усилием воли Книжник остановил слияние. Отступил назад, восстанавливая временны́е пласты, стирая последние секунды из реальности Хедвиги и Малютки. Боль от слияния еще не утихла и оглушающими волнами расходилась по телу. Но Книжник просто стоял и смотрел, как они уходят втроем в ту жизнь, которую ему не суждено прожить.

И это было гораздо больнее.

Глава 28

7 февраля 2016 года

Москва. Центр исследования аномалий

В комнате Уварова не горел свет. Вяземский сидел у окна, опустив голову на скрещенные на коленях руки. Ему хотелось одиночества и тишины, и это место как нельзя лучше подходило его настроению. Когда посреди комнаты появился Книжник, профессор впервые посмотрел на него без страха. Почему-то он знал, что Книжник пришел не затем, чтобы его убить. И не слишком удивился, когда тот подошел и уселся рядом. Разве что немного отодвинулся от его огромного мощного тела. Долгое время они молчали, и каждый думал о чем-то своем. Вяземский первым решился нарушить тишину:

– Я виноват перед вами, Книжник. Но не хотел вашей смерти. Я ничьей смерти не хотел. Просто пытался…

– Не надо, Вяземский, – остановил его Книжник. – Мне не нужно ваше раскаяние. Эта история началась с одной исповеди, и я не хочу, чтобы она заканчивалась другой.

– Тогда зачем вы здесь?

– Возможно, потому, что в мире нет места, где я был бы более уместен, – усмехнулся Книжник, и профессор понял, что тому просто некуда больше идти.

– Значит, даже вам не под силу обмануть время, – с горечью произнес Вяземский. – Я все думал, как же вам удалось выжить в аномалии после того, что с вами сделал фантом. А потом я понял, что это невозможно.

– Невозможно, – согласился Книжник.

– А как же ваша семья? Когда прошлое изменилось, я решил, что вам удалось их спасти? – профессор задал вопрос и, увидев, как исказилось лицо Книжника, добавил: – Бельский рассказал мне о вашей дочери. Он считал вас виновным в ее смерти, но мне кажется, что это неправда. Я знаю, что вы любили ее, Книжник. Что вы почувствовали, когда она родилась?

Лицо Книжника превратилось в непроницаемую маску. Он взглянул на Вяземского с такой злостью, что в душе профессора вновь зашевелился страх. Но за его враждебностью Вяземский разглядел отчаяние. И он совсем не ждал, что Книжник ответит.

– Уязвимость. Когда она родилась, я почувствовал уязвимость. Я не радовался этому, но уже не мог от нее отказаться. Я смотрел на нее и чувствовал, что впервые в жизни мне есть что терять.

– Как же вы могли не уберечь ее, Книжник?

– Они бежали от меня, – тихо проговорил Книжник. – Кто-то позвонил Хедвиге ночью и сказал, что я нашел ее поставщика наркотиков. Она спала с ним и боялась, что я буду мстить. Не верила, что мне все равно. Она собрала Малютку и ночью уехала в мотель. Когда начался пожар, она лежала в ванной, под завязку накачанная дурью. Справлялась со страхом. Она часто оставляла Малютку одну. Но я поступал так еще чаще.

– Значит, я оказался прав. Когда Бельский сказал, что у вас была семья, я сразу догадался, зачем вы меняете время. А он слишком ненавидел вас, чтобы пытаться понять. Но вы ведь не сдадитесь, Книжник? Значит, в скором времени все снова изменится.

– Нет, – ответил Книжник. – Слишком поздно что-то менять. И помолчав, добавил: – Не для них. Для меня.

– Мне кажется, я понимаю. Вы его видели?

– Да. И он такой, каким я никогда не смог бы стать. И мне кажется, что на самом деле я никогда им и не был. Александр Порох умер очень давно. Когда я стал Книжником.

Вяземский внимательно слушал его, понимая, как нелегко дается Книжнику подобная откровенность. Профессор думал о том, что происходит с людьми перед тем, как они становятся чудовищами. Что, сделав однажды выбор, приходится жить с этим выбором всю дальнейшую жизнь. И о том, что у чудовищ тоже есть души.

Вяземский не знал, сколько времени прошло, но тишина показалась ему долгой. Потом он спросил:

– Почему никто, кроме меня, не понял, что история изменилась?

– Полагаю, что, когда я дотронулся до вас в нашу вторую встречу, с вами произошло то же самое, что и со мной в аномалии, – ответил Книжник. – К счастью для вас, в несколько меньшем масштабе.

– Дотронулись до меня? Вы схватили меня за горло!

Книжник пожал плечами. Он снова отгораживался, закрывался в привычную несокрушимую броню, становился самим собой.

– Не жалуйтесь, профессор. Эта лишь крошечная часть того, что я обычно делаю с теми, кто хочет меня убить.