Невозможно остановиться

«Смотри, отвечаешь за меня», — предупреждает она. Это можно понять по-разному. Смотри, похороны за твой счет. Или: смотри, теперь я твоя на всю жизнь, ты за меня ответчик. Словом, с этой минуты она как бы теряет свою гражданскую самостоятельность, свою духовную независимость, отдается в лапы Теодорову. «Что ж, — думаю, — к ответственности нам не привыкать». И предлагаю: «Тарталетку не хочешь?» — подавая ей кусок хлеба с куском ливерки.

Лизонька набирает воздух в грудь (правильно!), закрывает глаза (не правильно!) и одним махом, без всяких предварительных подступов, выдувает, радость моя, граммов так сто неразбавленного, способного гореть самогона. Опрометью бросаюсь я в ванную за водой.

«Вот, — говорю, возвращаясь. — Запей-ка, безумица. Ну, даешь ты однако! Я думал, ты только пригубишь».

Она воду не берет, ничего не отвечает, глаза шальные, жует мою тарталетку, жадно чавкая, — стра-ашно, аж жуть! Наконец, обретает дар речи.

«Наши… университетские… девочки… дуют все подряд, как лошади. Я же… очень разборчивая… правда! Такую мерзость не пробовала, правда. Бедная Россия!..»

«Ого! — мелькает у меня. — Уже, что ли?»

«Бедная, бедная! — продолжает Лиза. — Ведь сопьется от такого пойла. Тебе жаль свою Родину?»

«Искренне, — отвечаю я. — Ты жуй, жуй. Я потому и пью, Лиза, чтобы другим меньше доставалось».

«Правда?»

«Ну да».

«Но ты же талантливый. Ты же себя губишь».

«А Россию спасаю».

«Бедная моя мама! Видела бы она меня. Бедный папа!»

«А кто они у тебя?» — поддерживаю я поток ее внезапных мыслей.

«Научные работники. А вообще они потомственные дворяне. А твои?»

«Разночинцы». — Наливаю себе по новой.

«Я уже пьяна?»

«Еще нет, но бабуля не подведет».

«О, дура! Я же тебя не поздравила по-настояшему». — Порывисто наклоняется ко мне и горячо целует в щеку. Я тут же мгновенно решаю, что нужно сделать для бабки что-нибудь очень хорошее. Принесу ей в следующий раз в благодарность жвачку. Наверно, она ее любит.

«Твое здоровье, Лиза. Хорошо, что отвлекла меня от негодной Маруси».

«Не смей при мне произносить женские имена, слышишь! Я очень ревнивая».

«Ого!» — думаю я.

«Ты знаешь, почему я пришла? — Лиза закуривает. Ох, опасно курить после бабулиного напитка! — Потому что ты сам не пришел. Это очень необычно. Кто меня знает, тот приходит сам. А ты не пришел. Я рассвирепела. Я очень свирепая».

«Да?»

«Да».

«Ну, извини. Эта Маруся…»

«Опять! Но настырных я тоже не люблю. Хамов ненавижу. Дураков презираю, — увлеченно перечисляет она, блестя глазами и зубами. — Помнишь, на именинах со мной танцевал один программист? Он ничего, смазливый, но он потрясающий дурак. А думает, что умный. Потому дурак вдвойне. А еще я ненавижу коммунистов. Ты знаешь, что я состою в Демсоюзе? Не знаешь. А я веду в Москве очень активную политическую жизнь, не думай! Я, между прочим, член редколлегии одной очень дерзкой студенческой газеты. Но сколько вокруг придурков! Особенно среди пожилых. Ты сумел сохраниться. Наверно, у тебя хорошие гены. Я знаю: в тот раз ты подумал обо мне черт-те что. Только познакомились — и сразу в постель. Но я тебе так скажу… как тебя зовут?.. а! Юра!.. извини, вылетело… Я тебе искренне говорю, что я не путана какая-нибудь. В Москве ужас что творится! В университете полно гомиков, лесбиянок. Перекрестные связи, то, се. Все посходили с ума. Но не я. Я еще во что-то верю. Меня, честно говорю, слово «любовь» не пугает. А ты вообще-то собираешься побриться?» — вдруг прерывает она свой пылкий монолог.

«А зачем? А-а! Конечно!»

«Вот сейчас ты подумал гадость, могу поспорить. Тебе нравится Набоков?»

Трудно уследить за мыслями Лизоньки, но я отвечаю:

«Очень! Вон он лежит».

«Я его обожаю. Он мой кумир, знай. За него даже можно выпить, правда?»

«Принесу бабке цветы, — мысленно решаю я. — Большой букет». И, поцеловав Лизу за дельное предложение, наливаю ей — умеренно.

«Может, разбавишь водичкой, а?»

«К черту! Ты меня все равно совратил».

Я смеюсь. Опять целую ее. Такой Лизы я еще не видел. Очень интересная Лиза! Но не слишком ли она гонит коней? Есть рубеж (это всем известно), за которым они, слабые создания, из легкомысленного состояния могут внезапно перейти к саддамовской, немотивированной агрессии. Сколько раз случалось в моей практике: сидит себе девица, смеется, лепечет — вся олицетворение эйфории — и вдруг ни с того ни с сего вскакивает на метлу, превращаясь в ведьмачку. Тогда удержать ее и договориться с ней чрезвычайно трудно. Не из таких ли непредсказуемых дворяночка моя? Я ведь так мало ее знаю.

«Пойду побреюсь, — говорю, вставая. — Поскучай минут пять, ладно?»

«Зачем тебе бриться?» — хватает она меня за руку.

Та-ак.

«Тебе вообще не надо никогда бриться».

Та-ак!