Невообразимое будущее

Когда я был ребенком, у нас обнаружились родственники в Австралии, и я сочинял своей бабушке детскую невероятную историю, что у нас кончились спички и нам их прислали из Австралии. Однако на фоне того, что в современном мире многие услуги не нуждаются в физической доставке, моя детская наивная история более не является ни наивной, ни фантастической. В такой ситуации власть локальных управляющих систем чрезвычайно ослабевает. Безусловно, власть предержащие сопротивляются эрозии их влияния на мирных сограждан, однако этот процесс практически неостановим и рано или поздно приведет к отмиранию старых управляющих систем, ибо уже сейчас люди решают сами, с кем они хотят иметь дело на другом конце Земли, невзирая на политические и экономические интересы своих материнских государств.

Для того чтобы более или менее ясно видеть направление развития истории, необходимо научиться распознавать и отбрасывать фоновый шум текущих, незначительных событий.

Когда мы обращаемся к архивам, например подпискам газет начала века или времен мировых войн, просто поражаемся, какое огромное число событий, казалось, меняло ход истории, а ныне совершенно забыто. Просматривая старые газеты, сложно предвидеть, куда ведет та или иная парадигма истории, даже достоверно зная, какие исторические факты последовали за событиями, описанными в этих газетах. Так же и в индивидуальной жизни трудно распознать за шумовым фоном мелких, незначительных свершений, куда ведут нас наши будничные кармы.

Иногда я пробовал не слушать свежих новостей по полгода, чтобы создать себе хотя бы иллюзию временного покоя и утихомирить свои разгулявшиеся неврозы. Возвращаясь к новостям, я, во-первых, находил мир мало изменившимся. Во-вторых, скрыто чрезвычайно изменившимся. В первый раз послушав новости после долгого перерыва, я обнаруживал, что не понимаю большую часть из них, ибо мировые новости давно уже подаются нам, как нескончаемый бразильский сериал. И очень сложно внеземному чужаку вникнуть, кто такой есть этот Педро и почему он сидит в долговой яме. Так же и я не понимал, кого и за что судят, кого и куда выбирают, только разве что сурдинка ритмичных террористических актов выдавала, что я всё еще в той же самой яви.

Далее из последующих выпусков мне случайно становилось известно о, казалось бы, эпохальных событиях, которые наверняка в момент их происшествия казались чрезвычайно значительными, но теперь были настолько забыты, что мне стоило немалого труда составить более или менее четкое представление о том, что же на самом деле произошло.

Итак, на этом примере нетрудно отметить, что фоновый шум исторических событий не дает вполне предугадать намеки на будущее развитие истории.

Суждение об истории, да и всякое суждение вообще всецело зависит от субъективной позиции наблюдателя. Объективного наблюдателя в этом, да и не только в этом, вопросе нет и не может быть. Как мы нередко переделываем оценку наших прошлых событий, так мы изменяем наши представления о будущих событиях, пользуясь исключительно единственным императивом интересов настоящего момента. А надо сказать, что фактический материал многих исторических событий имеет гораздо меньшее значение, чем оценка этих событий в настоящий момент. Сообщество людей легко может выбросить из своей общественной памяти или до неузнаваемости исказить практически любое историческое событие. Главный врач больницы, в которой я работал, как-то распространил по больнице утверждение, что проказа не заразна. Многие в мире теперь, например, отрицают случившийся с еврейским народом фашистский геноцид. Вообще отрицание очевидного есть весьма характерная черта человеческого общественного самосознания. При такой необъективности человеческих общественных суждений, какие бы предсказания ни давались насчет будущего развития истории, они могут быть искажены и девальвированы.

Существующие в современном мире цивилизации (или парадигмы цивилизаций) имеют разные шкалы и несопоставимы по многим параметрам. Сравнение стран по валовому продукту на душу населения не дает нам никакого представления об уровне их развития как единицы той или иной цивилизации.

Как разнятся культурные ценности разных людей, как различны представители разнообразных слоев обществ, – так же разнятся и страны. Ведь что есть характер государства, как не суммарный собирательный образ представителя местных национальных общин? Как различаются люди по расам, так различаются люди по мыслям, так различаются люди по душам. И это никак невозможно отрицать. Я не скажу, что черная кожа лучше или хуже белой, я не скажу, что греческий нос лучше или хуже носа не греческого. Но не видеть это различие может только умалишенный слепец, тем более странно мерить эти уникальные и различные меры разных народов одним мерилом экономической эффективности.