Невольный обман

— Но я хочу быть похожей на гречанку, — настаивала Теола.

— Ты и похожа на гречанку, — утешил ее отец, — но не на греческую богиню, живущую на горе Олимп, а скорее на одну из нимф, которые обитали на острове Делос и выходили из моря, чтобы служить лучезарному богу.

— Расскажи мне о них! Расскажи! — попросила Теола.

И отец рассказал ей, как в девятом веке до нашей эры возникли легенды о молодом и прекрасном боге, вооруженном золотым луком, родившемся на острове Делос и освятившем его своим присутствием.

— Что это был за бог? — спросила Теола.

— Его звали Аполлон, — ответил отец. — И когда я побывал на Делосе, то обнаружил, что в воздухе этого острова до сих пор разлито» пляшущее, дрожащее пламя «.

— Я не понимаю.

— Это трудно объяснить, но там, где жили боги, особенно Аполлон, разлит особый свет, странный и мерцающий, а воздух светится и таинственно дрожит, в нем слышится биение золотых крыльев и вращение серебряных колес.

Ричард Уоринг рассказывал, словно в трансе, а Теола слушала, не все понимая, но внимая музыке его голоса и зная, что подобные воспоминания оказывают на отца волшебное действие.

— И всегда там, где жили боги, — продолжал отец, — жили и нимфы, рядом с ручьями, в тумане, который окутывал греческие острова ранним утром, и в морской пене.

Он вздохнул и продолжал:

— Аполлон покорил мир силой своей красоты.

У него не было земных средств — ни армии, ни флота, ни могущественного правительства, — но он принес человеческому разуму свет солнца, и люди поклонялись ему, когда он являлся им в свете рождающегося дня.

Ричард Уоринг умел сделать все, о чем говорил, реальным, так как сам в это верил, он открывал для Теолы мир красоты, который стал и ее миром.

С того времени она тоже начала поклоняться Аполлону, и в ее глазах он олицетворял любовь… ту любовь, которую она, когда подросла, мечтала испытать с мужчиной.

С течением времени она начала понимать, почему отец считал ее похожей на одну из греческих нимф. У нее было тонкое личико в форме сердечка, на котором выделялись огромные глаза. В глубине ее глаз, хоть она этого и не осознавала, таилась загадка, словно они смотрели в невидимый мир, так знакомый ее отцу. Волосы Теолы были светлыми, но не золотистыми, как у Кэтрин. Собственно говоря, они были настолько светлыми, что казались почти бесцветными, и все же временами переливались так, как будто были живыми. Ее кожа сверкала такой белизной, что из-за темных, мрачных цветов, в которые ее одевала тетка, она выглядела неестественно бледной.

Иногда Теола спрашивала себя, не старается ли герцогиня нарочно погасить в ней тот свет, о котором говорил отец и который, она это знала, горит в ее душе.

Живя в замке, подвергаясь грубому обращению, постоянным оскорблениям и физическим наказаниям, она с трудом вспоминала те дни, когда чувствовала себя так, будто танцевала, не касаясь земли, когда была частью того прекрасного мира, в котором всегда жил ее отец.

Ей было трудно вспомнить все, чему он ее научил, так как она постоянно куда-то спешила, выполняя одно приказание за другим.

Только оставшись одна в ночной темноте, она вспоминала, как отец говорил:

— В тишине можно услышать голос бога, призывающий человека искать в себе отблеск священного света.

— Какое платье вы наденете, фрейлейн? — спросила старшая горничная, прерывая мысли Теолы.

Теола подавила в себе желание ответить, что это не имеет значения, ведь они все так уродливы, что никто ее все равно не заметит.

Висящие в шкафу платья выглядели нелепыми, когда она вспомнила о сиянии солнца за стенами дворца, ослепительно белом снеге па горных вершинах и цветах, благодаря которым Кавония превратилась в ее глазах в земной рай.

Кэтрин предстояло надеть на прием белое платье, отделанное маленькими розовыми розочками и голубыми лентами. Это платье было специально сшито для того, чтобы оттенить ее бело-розовую красоту и золотистые волосы, чтобы она выглядела живым воплощением представления любой женщины об идеальной невесте.

Теола же могла выбирать между платьями из самого дешевого серого батиста, темно-коричневой шерсти и уродливым тускло-синим костюмом» полонез «, цветом напоминающим зимнее небо.

— Я надену серое, — машинально произнесла она. Когда горничные помогли ей надеть платье, она уложила волосы, едва взглянув при этом на себя в зеркало.

Как ни торопилась она вернуться в комнату Кэтрин, этого оказалось недостаточно, и ее кузина уже была вне себя.

— Скажи этим идиоткам, что я требую найти мои лучшие шелковые чулки, — сердито потребовала она, когда Теола вошла в комнату.

Она говорила по-английски, и хотя горничные не понимали ее слов, нельзя было ошибиться по поводу ее разгневанного голоса. Теола заметила, что женщины выглядели встревоженными и испуганными.

Она была уверена, что они изо всех сил стремились угодить своей новой хозяйке, но Кэтрин, как всегда, проявляла нетерпение и считала, что слуги должны сами догадаться, что ей угодно. Она даже не утруждала себя ясно объяснить, что ей надо.