Невиновных нет

— Да у него еще и «дура» с собой! Смотри, какой «крутой»! — сказал обыскивавший, вытаскивая из подмышки Аузиня пистолет.

Они высадили его из машины, обыскивавший сел за руль.

— Мужики, оставьте немного «бабок» поймать «левака», чтоб до первого метро хотя бы довез, — взмолился Аузинь. — Я оттуда на вокзал, ночь перекантуюсь, а завтра уеду.

Они великодушно отстегнули ему несколько крупных купюр, упоенные удачей, возвратили паспорт, билет и почти пустую сумку.

«Ну подонки, ну суки, ох, как я вас подставил! Не отмоетесь, под расстрельную пойдете, — думал он, когда они отъехали несколько метров. А он смеялся в душе: — „жигуленка“ не жалко, хлам, железо. Ствол жалко. Да Бог с ним, и этого добра хозяева купят, сколько потребуется. А с вами, гниломозгие, вот что будет: угон — раз, убийство в дачном поселке — два, я его уже вам подвесил; хоть малый след протектора, а найдут, сыро ведь, значит были там; незаконное хранение оружия — три; а его идентифицируют, менты эту чепуху освоили, пульки и гильзы от него на Петровке имеются — из этого ствола сколько было исполнено „контрактов“! Ого-го! Возьмут-то вас на каком-нибудь пустяке, вы же теперь храбрые — со стволом, да еще насадку в „бардачке“ менты найдут! Вы кто? Сопли в моем носу. И „колоть“ вас будут до посинения. И станете выть от невозможности откреститься. Будете „гнать“ про какого-то латыша, которого ограбили и который укатил в Ригу, заграницу значит. А менты будут хохотать: ну умники, ну жопы, ничего умнее не придумали, латыша сочинили! И пойдете — кто гнить в землю, а кто в зону…»

Все это пронеслось в мозгу Аузиня за мгновение. Покуда он сделал своими больными ногами шагов десять к шоссе, чтоб ловить «левака». «Жигуленок», отъехав метров на двадцать, ждал, когда на шоссе освободится полоса, мигал его фонарь правого поворота. Артур Аузинь не знал, что сидевший за рулем сказал: «Зря мы его не завалили, свидетель ведь. На первом же посту ГАИ сдаст». Он включил заднюю скорость, взвизгнули скаты, машина подкатила к Аузиню, опустилось стекло, и в лицо Аузиня дважды ударил огонь.

А тот, что убивал, сказал: «Гильзы остались в салоне, найти надо, выкинуть по дороге… Газуй, Алик! Куда-нибудь за Баковку!»

В начале десятого утра Желтовский был уже у Зуйкова. Оба сидели хмурые, мрачные. Зуйков потому, что не спал всю ночь, работал; Желтовский потому, что у ворот его дома был застрелен Перфильев.

— В котором часу он пришел к вам? — спросил Зуйков.

— В семь вечера.

— Встреча была обусловлена?

— Да.

— Кто был в ней заинтересован: вы или он?

— Мы оба, но по-разному. Я записал нашу беседу, давайте послушаем, и вы многое поймете. Здесь сенсация, которая подпадает под наш уговор с вами: она моя.

— Хорошо. Сперва только последовательно расскажите, как вы обнаружили труп Перфильева.

— Когда мы закончили разговор, — Желтовский кивнул на аудиокассету, лежавшую рядом с миниатюрным репортерским диктофоном, который он извлек из «Грюндига», — я погасил свет, мы спустились в прихожую, я сказал ему, чтоб он шел, а я должен спуститься в подвал, похолодало, нужно было добавить в котле газ. Когда я поднялся из подвала, его уже не было, за это время он, видимо, пересек двор и вышел за ворота. Я направился туда, мне надо было на электричку, ехать в гостиницу «Минск». Он уже лежал мертвый. Прошло восемь, максимум десять минут. Я вызвал милицию и скорую. Вот и все.

— Ладно, включайте кассету, — попросил Зуйков. Три-четыре секунды слышался только шорох ленты на катушках, затем пошли голоса:

«ПЕРФИЛЬЕВ: Вы, как я понимаю, давно вцепились в меня. Что вы хотите раскопать, обнаружить? Вам нужна очередная сенсация?

ЖЕЛТОВСКИЙ: А почему бы и нет?

ПЕРФИЛЬЕВ: Что же вы раскопали?

ЖЕЛТОВСКИЙ: Павел Александрович, я давненько стал предполагать, что вы не столько руководитель парижского бюро „Экспорттехнохима“, сколько солдат другого ведомства. Я ведь не мальчик и хорошо знал, что под „крышами“ таких ведомств обычно гнезда ваших бывших работодателей.

ПЕРФИЛЬЕВ: Допустим. Это что, грех?

ЖЕЛТОВСКИЙ: Упаси Бог! Это практика, и не только российская. Так что меня, как репортера, интересовало не это.

ПЕРФИЛЬЕВ: А что же?

ЖЕЛТОВСКИЙ: Только то, что может быть сенсационным сюжетом для журналиста.

ПЕРФИЛЬЕВ: Каков же он, этот сюжет?

ЖЕЛТОВСКИЙ: Вы еще работали во Франции, а в Москве открыли уже солидную российско-французскую фирму „Стиль-керамика“. Правда, зарегистрирована она была сперва на некоего Меренкова.

ПЕРФИЛЬЕВ: Меренков — это муж моей сестры.

ЖЕЛТОВСКИЙ: Я спросил себя: во-первых, почему, во-вторых, откуда такие огромные деньги? Ваша дружба с Кнорре, хозяином схожей фирмы, его партнерство не вызывало бы сомнений, если бы не одно существенное обстоятельство.

ПЕРФИЛЬЕВ: Какое?

ЖЕЛТОВСКИЙ: Секретная лаборатория на фирме Кнорре в Париже. Это удалось выяснить моему коллеге и приятелю Полю Берару.

ПЕРФИЛЬЕВ: Дальше.