Эрин заметила, как он открыл текстовое окно, напечатал сообщение и снова его закрыл. Все это было проделано настолько быстро, менее чем за две секунды, что она не успела разобрать ни слова.
– Но Томас выжил, – заметил Джордан. – Как и в Масаде.
– Будто находится под попечением свыше, – Эрин тронула Леопольда за плечо. – Покажите-ка первый ролик еще раз. Я хочу увидеть лицо этого нападавшего.
Монах выполнил просьбу.
Как только незнакомец повернулся к камере, Леопольд остановил картинку и сделал наезд. Лицо у похитителя было привлекательное – овальное, светлоглазое, с черными бровями – одна чуть выше другой; короткие черные волосы причесаны на косой пробор.
Лицо его было ей незнакомо, но и Рун, и Бернард насторожились, узнав его.
– Это Алексей Романов, – проронил Бернард.
Эрин будто током ударило.
Рун прикрыл глаза, явственно расстроенный внезапным осознанием.
– Так вот почему Распутин так легко расстался с Кровавым Евангелием в Санкт-Петербурге. Он уже привел в действие план похищения этого мальчика. Он играл совсем не в ту же игру, что мы, пряча карты в своих длинных рукавах. Мне надо было еще тогда это заподозрить.
– Вы толкуете о Романовых, – встряла графиня. – В мое время сия русская царская династия лишилась власти и была изгнана далеко на север. Неужто они вернули себе престол?[15]
– Они правили с 1613 по 1917 год, – ответил Рун.
– А моя фамилия? – подалась вперед графиня. – Что постигло ея? Мы тоже вернули себе власть?
Рун просто покачал головой, не желая углубляться в эту тему.
Зато Надия более чем охотно взялась тряхнуть генеалогическое древо графини, восполняя пробел в пропущенной ею семейной истории.
– Ваших детей за ваши преступления обвинили в измене, конфисковали их богатства и изгнали из Венгрии. Целый век произносить ваше имя на родине строго запрещалось.
Графиня на пару миллиметров приподняла подбородок, но больше ничем не выказала, что ей не все равно. И все же в ее глазах что-то заискрилось, выдавая бездонное горе, затаившееся за этими надменными манерами, ее былую человеческую сущность.
– Значит, мальчика похитил Распутин, – поспешила Эрин сменить тему. – Но почему и зачем?
Никто не ответил, и она не была в претензии, помня свои перипетии с Распутиным. Этот тип прозорлив, коварен и печется только о себе. Чтобы проникнуть в изуверские намерения безумного русского монаха, нужен кто-то не менее
Или хотя бы родственная душа.
Встрепенувшись, графиня оглядела окружающих.
– По моему разумению, он содеял сие из ненависти ко всем вам.
Глава 15
Слыша стук колес повозки, мчащейся под яркими полуденными лучами светила, Элисабета дергала цепь, приковывающую ее кандалы к стене последнего экипажа.
Ненавистная сангвинистка Надия проводила ее обратно во тьму и приковала к стене. Цепь была примкнута к скобе на высоте пояса настолько короткими серебряными цепями, что Элисабете приходилось стоять в этой раскачивающейся комнате.
А всего в нескольких шагах Надия следила за ней спокойно и терпеливо, как лисица у кроличьей норы.
Элисабета вывернула руки, пытаясь найти более удобное положение. Серебряные кандалы пылали вокруг запястий кольцами огня, но все равно здесь ей было куда уютнее, чем в экипаже-трапезной, где единственная распахнутая штора впускала поток солнечного света. Элисабета ничем не выдавала, как пекло ей глаза, когда она смотрела на женщину и солдата, отказываясь проявлять слабость перед этими двумя людишками.
Повозку продолжало раскачивать, и она расставила ноги пошире, дабы от раскачивания не мотало из стороны в сторону. Она приспособится. В современном мире много предметов, наделенных силой, и она овладеет ими всеми. Она не позволит повелевать собой страху перед ними.
Стоя с руками, прижатыми к стене, Элисабета наслаждалась теплом нагретой солнцем стали под ладонями. Представляла, как сильно и ярко сияет денница снаружи, шествуя по небосводу, усеянному ослепительно-белыми облаками. Она не видела этих картин уже столетия и едва помнит, как они выглядели. В отличие от сангвинистов стригои не выносят солнца. Ей недоставало дня с его теплом, жизнью и взращиванием растений. Она помнила свои сады, свои яркие цветы, целебные травы, которые некогда выращивала.
Но пожертвует ли она свободой стригоя, дабы снова узреть голубое небо, обратившись к благочестивой жизни сангвиниста?
Ни за что.
Элисабета потерла согревшиеся ладони и прижала их к своим холодным щекам. Но даже ежели она попробует обратиться – скорее всего, Богу ведомо, что сердце у нее чернее черного, и освященное вино поразит ее насмерть.
Она согласилась помочь сангвинистам, но обещание это было дано под угрозой смерти. Она вовсе не собирается сдерживать свое слово, ежели представится более подходящая возможность выжить. Исполнять клятву, принесенную в смертных муках, вовсе не обязательно.
Она ничего им не должна.