Невидимый враг

— Не надейтесь. Вы можете убить его, но вы ничего от него не добьетесь. Да к тому же разве эта ужасная решимость не заслуживает полного уважения? — заговорила она, краснея. — Он приносит нас в жертву родине и ее свободе. Я его проклинаю, но уважаю. Только имя Хадоров может объединить всех патриотов. Исчезнет оно, и начнутся раздоры, смуты, предвестники конца. Да, он прав. Разбивая мое сердце, он спасает мою честь.

— Что вы говорите! К чему эти безумные слова, это отчаяние?

— Вы видите, я плачу, но нам надо расстаться со своей безумной мечтой. Я надеялась на мирное счастье, но оно мне не суждено. Это удел тех, у кого на плечах не лежит тяжелая ответственность. Я прозрела, я услышала голос чести. Она зовет меня. Что значит перед ней моя жизнь и моя любовь?! Честь не знает жалости — она требует жертв!

Робер отступил, как пораженный громом.

— Поймите, поймите меня, умоляю вас!

— Нет, Лотия, вы не любите меня, — простонал он.

— Неправда!

— Нет, к сожалению, это правда.

— Не говорите так, — как безумная, прошептала Лотия, положив руки на плечи Роберта. — Не говорите так! Ведь за честь я отдаю жизнь! Но вы, вы, осужденный носить имя Таниса, носите его, Робер. Будьте Танисом, славным и храбрым Танисом, освободителем народа, ужасом притеснителей. Будьте тем, кому по праву принадлежит моя рука. Отвечайте же, отвечайте!

Робер опустил глаза под ее взглядом, в котором светилась немая мольба, последняя отчаянная надежда. Сердце его замирало. Но он овладел собой и тихо проговорил:

— Нет.

Она вскрикнула.

— Робер Лаваред, гражданин и солдат Франции с радостью пошел бы ради вас навстречу смерти. Но без имени, без родины, с опозоренным именем, навязанным ему насильно, он не может этого сделать. Послушаться вас — значит отказаться от мысли найти имя и родину, а значит отказаться от того, о чем вы сейчас говорили, — от чести!

Лотия в отчаянии заломила руки.

— Да, он прав, такой исход для него равносилен потере чести. Я не знаю, что же делать! Что делать?

Она опустила голову, подошла к люку, медленно спустилась по лестнице и заперлась у себя в каюте. Робер последовал ее примеру. Им обоим хотелось остаться наедине со своими муками…

Свидевшись после стольких испытаний, они снова были разлучены больше, чем когда-либо.

Глава 4. Священная купальня в Пуло-Танталаме

Когда Арман, удивленный внезапной переменой в расположении духа Робера, узнал о том, что произошло на палубе, он почувствовал страшную злобу на фанатика Ниари. Действительно, в ту минуту, когда все трудности были преодолены, когда счастье Робера и Лотии стало только вопросом времени, появилось новое препятствие, разрушавшее последнюю надежду несчастных.

Позвали Ниари, но ни мольбы Оретт, ни угрозы Армана не смогли поколебать решения египтянина.

— Я знаю, что привожу в отчаяние ту, кого я почитаю, как дочь Фараонов, но отечество выше нее. Пусть она умрет, пусть умрет другой или я, но я не могу изменить родине, а эта жертва послужит залогом ее освобождения.

Таким образом, пришлось отказаться от надежды воздействовать на Ниари.

Все собрались в салоне и с сожалением смотрели на бледную и печальную девушку, лицо которой выражало глубокое уныние.

Этот последний удар сразил ее. Исчезновение последней надежды грозило ей гибелью. На вопросы своих друзей она отвечала печальным глухим голосом, как лихорадящий больной едва понимающий, что ему говорят.

Маудлин изо всех сил старалась развлечь печальную дочь Хадоров разговорами. Та терпеливо выслушивала ее, но было видно, что мысли ее были далеко, что вся она сосредоточена на мрачном воспоминании о погибшей мечте.

Напрасно были отодвинуты ставни окон. Напрасно Маудлин и леди Джоан обращали внимание Лотии на проносившиеся перед окном подводные пейзажи, на разноцветных рыбок, пугливо рассыпающихся в разные стороны при виде корабля, этого невиданного чудовища, явившегося неведомо откуда смущать их подводный покой, — ничто уже не интересовало красавицу египтянку.

Дни проходили за днями, но она ни разу не улыбнулась, а бледность ее день ото дня увеличивалась. Что для нее значили кораллы Торресова пролива, причудливые водоросли Бандского моря, стиснутого островами Тимором, Новой Гвинеей и Целебесом, теплые воды Яванского моря, этого широкого пролива, отделяющего Яву от Борнео. Миновали пролив Кассинато, вошли в Китайское море, а общие старания развлечь Лотию по-прежнему оставались без успеха.

Однажды, после обеда, когда Лотия шла к себе в каюту, миссис Джоан заметила:

— Невозможно бороться с горем в этой плавучей тюрьме. Если бы мы были на суше, можно было хотя бы погулять. Перемена места, движение, свежий воздух хотя бы ненадолго отвлекли ее от печальных мыслей.

— Ты права, мама, — живо подхватила Маудлин. — Непременно нужно заставить ее пройтись.

Присутствующие с удивлением переглянулись.