Невидимый

В подушке черным-черно. Он рыдал, уткнувшись широко открытым ртом прямо в мягкую гору пуха. Он все повторял и повторял эти слова. Сопли текли из носа. Он так крепко сжимал веки, что во тьме перед глазами начинали раскачиваться уродливые фигуры. Под опущенными веками двигались прозрачные черви, змеи с огромными головами и извивающиеся чудовища. Он лежал на боку, подтянув к животу колени и крепко обняв подушку. Внутри твердым шаром застыла боль. Он раскачивался из стороны в сторону. Подушка насквозь пропиталась слезами и соплями.

Было четыре часа дня. Сестра, как всегда, возилась на конюшне, а родители придут только в шесть.

Сегодня все было просто ужасно. Они подстерегли его по дороге домой. В этот день он испытал радость. Такого с ним давно не случалось, он почти забыл это чувство. Легкое радостное покалывание в животе, луч надежды на то, что его невыносимое положение меняется к лучшему. Весь день его почти не изводили обидными комментариями, а на перемене с ним разговорился мальчик из другого класса. Они договорились, что назавтра принесут в школу свои хоккейные наклейки. Когда он, как обычно, выскочил из класса после последнего урока и выбежал на школьный двор, его мучители уже стояли там.

Они преградили ему путь. Он пытался убежать, но они оказались быстрее. Вцепились в него и потащили к лестнице рядом с физкультурным залом. За лестницей была пустовавшая каморка. Они затащили его внутрь. Его охватила паника. Твердые, сухие, неумолимые руки зажали ему рот. Он чувствовал соленые слезы, которые стекали по его лицу между их пальцами. Двое держали его за руки и зажимали рот, а двое других били его. Щипали, царапали и кусали. Они все больше расходились. Когда на нем начали расстегивать штаны, он подумал, что умрет. Сильные руки потянули его вниз, заставили встать на четвереньки.

Они стали стегать его пластмассовой скакалкой. Суровые, хлесткие удары. Били по очереди. Все хотели попробовать. Он закрыл глаза и старался думать о чем-нибудь другом. О солнце, о море, о мороженом. О рыбалке с дедушкой. А мучители продолжали лупить его, выкрикивая оскорбления. В голосе звенело презрение. Толстяк, жирная свинья, вонючка!

Ему не хватало воздуху. Ему так крепко зажали рот, что он не мог вдохнуть. Он попытался закричать, но голоса не было слышно. Этот крик застрял внутри на всю оставшуюся жизнь.

Он почувствовал, как что-то теплое стекает по ногам.

— Тьфу, какая гадость! — услышал он. — Он обоссался!

— Смываемся! — ответил другой голос.