Невидимый

Тогда я с улыбкой рассказал ей, что во время моего последнего визита в родной дом: отец напился так, что мы уже сомневались, очнется ли он вообще, сестра Анна так уходила мужа Ферду палкой от метлы, что перебила ему носовой хрящ, а двое из моих племянников не так давно были пойманы при попытке очистить кассу лавчонки булочника. Я доказывал, что порой даже родители бывают до того неисправимы, что ничего более и не остается, как отречься от них. Соня в сомнении качала головой. Ей казалось, что многое можно исправить солидной финансовой помощью. Я объяснил ей, что достаток денег означал бы полное падение моего отца. Тогда, сказала опа, следовало бы помочь хоть детям. Я возразил, что для этого нужно сначала избавить их от родителей.

Тут Соня загорелась романтической идеей: выкупить невинных крошек у их мучителей и поместить в хорошем семействе или приюте. Я выслушал все это со скептическим видом, после чего вынужден был объяснить, что в деревне дети — помощники в семье, они нянчат младших, и родители не согласятся просто так отпустить их. Я рассказал, как мы ходили по грибы и по ягоды и как часто семья кормилась только тем, что мы выклянчили Христа ради.

Факт тот, что, когда мы возвращались к Донтам, Соня поглядывала на меня с какой-то почтительностью. Я видел, как она робко, потихоньку наблюдала за мной. И я знал — она думает, будто я этого не замечаю. Более того, я знал — она хочет, чтоб я заметил эту тихую дань ее почтения. Соня была из тех щедрой души девушек, которым кажется, что тот, кого следует осчастливить, должен получить награду как можно скорее, лучше всего сейчас же. К счастью, я слишком хорошо знаю людей. Знаю — требуется очень мало для того, чтобы иссяк родник такой мимолетной нежности. И нужно-то для этого всего лишь принять награду. У пчел не отбирают первый мед, им еще п сахару подсыпают, чтоб они не умерли голодной смертью.

Мы условились с Соней встретиться назавтра у моста Палацкого. Это место расположено не так далеко от района Нусле, где был мой завод, достаточно далеко от Донтов, живших в Старом Месте, и уж совсем на противоположном конце города от Фюрстов, которые якобы пригласили Соню к ужину.

При Донтах мы притворялись, будто неприятны друг другу. Соня, по-моему, даже переигрывала, и я боялся, как бы Карел или, еще скорее, Тина не заметили этого. Они наблюдали за нами сначала с любопытством, потом с разочарованием. Пригласили меня назавтра. Я, разумеется, отказался.

Соня оставалась в Праге только до воскресенья. Мы встречались каждый день. Выработался уже некий стандарт. Мы занимали столик в ресторане, где меня не знали, я галантно подавал Соне меню, мы съедали ужин, я выпивал большую, а Соня малую кружку пива, и потом мы вели беседу — корректно, как только и возможно в людном месте. Официанты называли Соню «милостивой пани», как замужнюю женщину, ко мне же относились со всей возможной предупредительностью. Я заметил, что это забавляет Соню. Я ни разу не вышел из роли приятного и ни на что не претендующего рассказчика. Соня платила мне воспоминаниями о своем детстве. Порой мне казалось, что она о чем-то умалчивает, о чем-то задумывается и колеблется. Это меня не удивляло: я полагал, что ей стыдно передо мной, бедняком, за то, что она-то — любимый баловень, которому никогда ни в чем не отказывали.

Вероятно, такое времяпрепровождение вскоре наскучило бы Соне, живущей по настроению. К счастью, время бежало, день ее отъезда приближался. Я слишком хорошо понимал, что все зависит от того, сохранится ли интерес Сони ко мне до конца. А уж какой-нибудь эффект я припасу на последний день.

Я узнал, что в Прагу за Соней приедет сам отец. Донты проводят их на вокзал в воскресенье днем. В этих семейных сценах для меня не было места. И я попрощался с Соней в субботу, в том ресторане, где мы с ней обычно ужинали. Прежде всего я попросил ее простить мне ту скромную роскошь, какую я позволил себе в ее честь. На столике стоял букет роз. Обычный ужин превратился в небольшое пиршество. Я наговорил официантам, что моя приятельница уезжает за границу, чтобы там выйти замуж. Все было чуть ли не… романтично.

Соня поддалась очарованию момента. Она была молчалива, немного грустна. Пришла она в самом нарядном платье из тех, что привезла в Прагу. Платье было зеленое, на шее — небольшое ожерелье из опалов.