Невидимые

Возле вахтенного стола перед зеркалом поправляла причёску высокая женщина в свободных коричневых брюках и ярком пончо. Одна сторона головы у неё была выстрижена ёжиком. На другую сторону спадала бордовая прядь волос. Явный переизбыток теней на веках и синяя тушь на ресницах. Шея и руки увиты побрякушками, которые и украшениями-то назвать нельзя. Амулеты? Обереги? Бог знает что это такое.

При всём при этом выглядела она довольно гармонично.

Рядом вертелась пятилетняя девочка с такой же странной причёской. Она ходила в соседнюю с моим сыном группу. Я не только часто их видела, но и знала, что за глаза воспитатели называют женщину чокнутой. И где-то в глубине души была с ними согласна.

Неожиданно она повернулась и тревожный взгляд серых под синими ресницами глаз скользнул куда-то мимо меня. Я машинально обернулась, но ничего кроме пустого коридора не увидела.

– Тебе не надо тут быть – сказала она тихо, будто обращалась не ко мне.

– В каком это смысле?

– Я не смогу объяснить. Ты не поймёшь. – и подхватив дочь за руку, "чокнутая" скрылась за дверью, оставив меня в полном недоумении.

Неприятный осадок плескался на дне души. Я извлекла из сумки кроссворд и открыла ящик стола в поисках ручки или карандаша. Ни того, ни другого там не оказалось. А то, что я увидела озадачило меня окончательно. В углу на белой салфетке лежала маленькая икона!

***

Первые дежурства прошли спокойно. Хотя я сразу поняла, что работа сторожей – это не про отдых.

Обязанности у меня были простыми. В основном я сидела на вахте с книжкой. Пока светло, мне надлежало находиться на территории, закрыть ворота, проверить закутки и убедиться, что двери пожарных выходов закрыты. И конечно выгнать всех, кому хотелось посидеть в беседках и домиках. Обычно со мной не спорили. С моей собакой тем более.

Пёс быстро усвоил свою работу.

Он никогда не был пустобрёхом. Что бы ни происходило за забором, его не касалось. Но если кто-то пересекал границы садика, я всегда знала, что он есть и с какой стороны идёт.

С таким надёжным напарником волноваться было не о чем.

В полночь нужно было обойти группы, в три включить котлы, чтобы повара в шесть смогли начать готовить. Только потом можно было принять горизонтальное положение на раскладушке.

Но у же к десяти длинный пустой коридор и тёмные лестничные пролёты начинали меня нервировать.

Звуки, которыми наполнялся детский сад с наступлением темноты – самые обычные! – могли свести с ума неподготовленного человека.

Бьющаяся о светильник муха.

Капающая из крана вода в туалете.

Ветер, завывающий как голодный волк в щелях плохо утеплённого окна.

А ещё два огромных холодильника в кухне. Периодически они резко включались, издавая дикий грохот. К ним невозможно было привыкнуть.

Всё, на что днём мы не обратили бы внимание, в тишине ночного здания становилось пугающим и неестественным.

После включения плит я уходила в одну из групп на первом этаже. Окна её выходили на проезжую часть и не так ощущалась оторванность от мира. Пытаясь поспать хоть пару часов я погружалась в тяжёлое полудремотное состояние, которое не приносило отдыха и делало из меня зомби на весь следующий день.