Невидимое зло

Но было еще кое-что. Я не предупредила его, что приезжаю. Я хотела появиться неожиданно и выяснить, что за жизнь он теперь ведет в Америке, не давая ему возможности что-либо скрыть. Я хотела застать его врасплох и вытащить наружу все тайны, найти какой-то выход из того положения, в котором я оказалась.

В аэропорту я взяла такси и велела ехать в центр города. Жара в Филадельфии была липкой и густой, а воздух больше напоминал сироп, через который приходилось двигаться. Штаб-квартира «Интеллидженсер» располагалась в старинном здании XIX века на Честнат-стрит — с колоннами и латинскими изречениями, выбитыми на каменном фасаде. Нелс занимал верхний этаж. Я представилась в вестибюле, и миловидная чернокожая секретарша проводила меня наверх. Она была очень любезна, усадила в кабинете Нелса и принесла кофе. Его офис почти не изменился за год, что я в нем не бывала. Меня порадовало, что на столе по-прежнему стояла моя старая фотография, хотя все это грустно, верно? Жена проверяет, на месте ли ее фотография. К ней добавилась фотография играющего в регби Тодда, сделанная в прошлом году. Нелс очень гордится тем, что Тодд совсем неплохо играет в регби, хотя до отца ему, конечно, далеко.

Я сидела на диване и наблюдала, как насыщенный влагой воздух собирается над городом в облака. Давление падало, и я это чувствовала.

Потом я услышала громкий голос приближавшегося Нелса. Он говорил на африкаанс. Ему отвечала женщина. Молодая женщина. Когда они подошли к кабинету, она сказала: «Господи, Нелс!» Он засмеялся и что-то проговорил — я не разобрала, что именно, но последним словом было «liefie». Буквально «liefie» означает «дорогая», но для меня оно значит больше, гораздо больше. Так меня называет Нелс. Это единственное слово на африкаанс, которое он произносит, только обращаясь ко мне. Он говорит, что оно мое, и только мое. Он никогда не обращается так к детям — ни к Кэролайн, ни к Зан — и однажды сказал, что никогда не говорил его Пенелопе. Только мне. И ей. Этой женщине. Женщине, которую я пока так и не видела.

Они вошли в кабинет. Конечно, она была красивой. Светлые волосы убраны со лба, белая кожа, выразительное лицо, стильный деловой костюм, безупречный макияж. Лет двадцать пять, может, двадцать восемь. И невозмутимая, такая невозмутимая! Нелс опешил, увидев меня, но женщина вежливо улыбнулась и протянула руку.

— Вы, должно быть, Марта, — произнесла она с сильным южноафриканским акцентом. — Меня зовут Беатрис Пинар. Корнелиус любезно разрешил мне поработать здесь пару месяцев.

Я пожала ей руку и заглянула в глаза. Голубые, умные, спокойные, расчетливые. Она почти абсолютно владела собой. Но под моим взглядом на ее светлых щеках выступили два небольших розовых пятна, выдавая волнение.

Я не очень хорошо помню дальнейшее. Нелс начал сбивчиво что-то говорить, пытаясь скрыть смущение. Беатрис извинилась и вышла. Нелс пришел в себя и пустился в описание предстоящей покупки «Гералд». Кто-то предложил более высокую цену, но Нелс считал, что победа останется за ним. Никакого намека на возможное банкротство. Никакого упоминания о «Лагербонде». Он говорил о том, как рад, что я приехала повидать его, что мы проведем вместе пару чудесных дней. Я улыбалась и кивала, еще окончательно не оправившись, но я помню, о чем думала: застань я его во время деловой встречи, а не воркующим с любовницей, он был бы совсем не таким дружелюбным.

Нелс договорился пообедать с редактором одной из своих газет в Огайо и предложил мне для сопровождения Эдвина. Мы договорились, что встретимся с ним в квартире в семь вечера. Я не люблю Эдвина. Ему всего двадцать восемь лет, а он такой напыщенный в своем неизменном костюме-тройке даже при жаре в тридцать пять градусов. Он ведет себя как сорокапятилетний и, учитывая, как быстро набирает вес и лысеет, скоро так и будет выглядеть. Они с Нелсом такие разные! Но Эдвин вовсе не глуп, он просто неискренний рвотный порошок. Он тоже меня недолюбливает — как-никак это я увела его отца от матери. Однако мы всегда держались друг с другом подчеркнуто вежливо. Думаю, что у Эдвина гораздо больше проблем с Нелсом, чем со мной, но это уже другая история.

Мысль о том, чтобы пообедать с ним, меня совсем не прельщала, поэтому я отослала его, едва мы оказались на улице. Я стояла возле офиса «Интеллидженсер» с чемоданом в руке и ждала такси. Забарабанили первые крупные капли летнего ливня, такого обычного для этих мест. Я смотрела на низвергавшиеся потоки, заливавшие улицы, с четверть часа, пока наконец не поймала такси.

Я велела ехать в аэропорт.

Сейчас я пишу эти строки в самолете на пути в Миннеаполис. Чувствуется болтанка — пилот сказал, что мы проходим грозовой фронт, — и мне трудно писать ровно.