Невидимая река

От воды исходил осенний туман. Три циферблата на башне в Марин-гарден показывали каждый свое время. Листья засорили сточные канавы. Качели в парке, намокшие, унылые. Замок окутан туманом, так что видна только башня у ворот и опускающаяся решетка. Мелкий дождь, изморось – легко и ненавязчиво. Абсолютно темно. По моим часам – семь. Я тут уже с половины седьмого. Время течет медленно. Появляются лужи. Вокруг – ни души. Такая ночка. Я не стал надевать капюшон, оставив его лежать на вороте моего пальто из бобрика. Виктория не появлялась. Я глотнул дождевой воды. Следил за тем, как туман падает складками по ту сторону хайвея. В семь тридцать подъехала машина. Фары горят, радио вовсю орет. Она в возбуждении. На ней все еще школьная форма. Плащ, зонт. Подошла. Машина осталась стоять в ожидании.

Я вышел из-под навеса.

– Прости, что задержалась, но я была в клубе дебатов, – сказала она извиняющимся голосом.

– Все в порядке. Это твой отец там?

Она со злостью замахала машине, чтобы та убралась. Оттуда вылез мистер Патавасти и помахал в ответ.

– Привет, Алекс! – крикнул он.

– Здрасте, мистер Патавасти.

Он стоял и улыбался, глядя на нас.

– Па-па! – проговорила Виктория в негодовании.

Он сел в машину, развернулся и скрылся в тумане.

– Так. – Она достала губную помаду и провела ею по губам.

– Так…

– Столбняк одолел, так я понимаю? – спросила она, поправляя помаду кончиками длинных пальцев.

– Ага. Кто победил в прениях?

– Мы. Это насчет Евросоюза. Католическая школа на Фолс-роуд, и мы там были в нашей красно-бело-синей форме.

– Мощно.

Она кивнула. Я глянул на нее: ее волосы были мокрыми, она выглядела уставшей.

– Ну, какие предложения?

– Не знаю, – ответила она, вытирая капли дождя, попавшие в ее зеленые глаза.

– Пройдемся и немного поболтаем? – предложил я.

– Давай. – Ее лицо просветлело.

Мне хотелось спросить ее, чем они занимались на свиданках с Питером, но приплетать его сюда было бы глупо. Она гуляла с ним около года, а он променял ее на девицу из пятого класса. Джон сказал, что это подходящий момент для атаки: «Значит, так: она старше тебя, с опытом, но сейчас ей не по себе, она хочет показать всему свету, что всё зашибись. Она клюнет».

И чуть погодя действительно так и произошло.

«Но, Алекс, помни: она в депре, может, ей просто нужен кто-то, кто поможет пережить это все, пока она не придет в себя», – предостерег при этом Джон. Паршивец как в воду глядел. У Питера была машина, так что они, скорей всего, раскатывали на ней – Белфаст, Антрим. Может, и по клубам шатались. Мне же было маловато лет, чтобы ходить по клубам. Только шестнадцать. Что она при этом чувствовала? Слоняться с каким-то тощим кретином взад-вперед по Каррикфергусу, да еще под дождем. Это вызов, морока, просто стыдоба.

– О чем думаешь? – поинтересовалась она.

– М-м… о поэзии.

– О поэзии?

– Ну.

– Ты вроде не из таких.

– Не из каких?

– Не знаю, но это не похоже на тебя.

Опять права. Никуда меня не запишешь. В регби я не играл, так что в одной компании с нормальными парнями не состоял. Не был ни в «Дрегонз», ни в «Дандженс», стало быть, с ботанами не общался. Клея не нюхал, плохие компании тоже мимо кассы. От активистов, которые делали школьную стенгазету, был далек. Ото всех я был далек.

– Йитс [6], мне нравится Йитс.

– Сказочный костюм не жмет?

– Э-э, да нет…

Опять тишина.

Ах да, это же она в товремя, и я в товремя. Я – на пятнадцать фунтов тяжелее, без бороды, волосы чистые и ухоженные. Она – индианка, экзотическая красотка. Я – отпрыск хиппи, вундеркинд с проблемами в смысле дисциплины. Она – староста. При этом мы оба – белые вороны. Мы были созданы друг для друга.

– Йитс много писал о кельтской мифологии. – Мне хотелось показать, что я читал не только сказки.

– Правда?

– Да. Например, ты знаешь, почему кельтский крест – с кругом?

– Нет.

– Это символ Луга, бога солнца. По этой же причине католики Шаббат переделали в воскресенье.

– Ты что, все про это знаешь?

– Не то чтобы все… – признался я и поймал ее легкую улыбку.

– Я много знаю из индийской мифологии.

– Расскажи что-нибудь, – попросил я, улыбнувшись в ответ.

– Она довольно странная. Как-нибудь в другой раз, – жеманно ответила она.

– А он будет?

– Может быть.

Мы зашли в кафе у бассейна и стали смотреть, как пловцы движутся туда и обратно. Мы говорили о школе, о книгах. Все еще лил дождь. Потом я проводил ее до дома. Она вымокла до нитки. Мы стояли за оградой внушительного особняка ее отца. Причуды тридцатых: белая штукатурка, окна в романском стиле, горгульи, три этажа, маленькая готическая башенка на крыше. Я слышал об этом месте, но никогда не бывал здесь прежде.

Дом назывался «Крошка Таджик».

– «Крошка Таджик?» – переспросил я, стараясь не засмеяться.

Она вздохнула:

– Он так называется с тридцатых годов, с тех пор как был построен неким ушедшим в отставку членом индийской госслужбы. Конечно, отец не мог устоять, когда увидел это. Тихий ужас. Жить в доме с именем – уже маразм, но с именем «Крошка Таджик»!..

Она засмеялась. Ее лицо засияло в свете фонаря.

– Ты со мной встретишься снова?

– Встречусь.

– В школе поговорим?