Невидимая птица

Не стоит уезжать и возвращаться,
Не стоит на вокзале целоваться
И плакать у вагонного окна.
Не стоит…
Надоело притворяться:
Бессильны деньги, и любовь скучна,
Хотя и грустно в этом признаваться.

Как малодушно слушаться советов…
Жизнь ошибается – судьба всегда права.
И от всего кружится голова
В тревожности и нежности рассветов.

«Возвращаюсь домой на рассвете…»

Возвращаюсь домой на рассвете,
Опустел и потух Монпарнас.
В этом городе, в этот же час,
Умирают. Рождаются дети.
Засыпают подруги и жены.
И, грустя, вспоминает влюбленный
О цыганах, о ней и о нас…

Вот цветы у дверей ресторана –
– Уронили, не вспомнив потом –
Выбирали любовно, вдвоем,
Обещали хранить постоянно.

Очень странно. Особенно странно
То, что в странности прочно живем.

«Одно осталось: удивленье…»

Георгию Адамовичу

Одно осталось: удивленье –
Без унизительных желаний,
Без утомительной мечты.
Неубедительною тенью
Встает рассвет, бесцельно-ранний,
Не побеждая темноты.

А карту бьет упорно карта…
Уйти домой – но как заснуть?
Куда уходят ночи марта,
Которых сердцем жаль чуть-чуть…
(Безропотно и безлюбовно).

Свобода… как это условно.
Один – и очень узкий – путь.

Двенадцать месяцев (Париж, Рифма, 1956)

«Нет, не тебе, конечно, не тебе…»

Нет, не тебе, конечно, не тебе
я посвящаю
слова о чувствах, слезы о себе,
и мысли понемногу обо всем…

Но если, друг, когда-нибудь потом
ты, перелистывая медленно страницы,
задержишься на них опять
(где буду я? Кто это может знать –
возможно, что на улицах столицы другого мира…)
ты поймешь тогда,
что мне давалось все не вдохновеньем мнимым,
а твердым, как закон, чередованьем
невыносимой боли и труда.
Поймешь и то, что значит быть любимым,
и то, что с каждым новым расставаньем
правдивей, суше слово: навсегда…

Тому, кто целый мир любил в одном лице
и в целом мире только одного,
кто верил в справедливость, но кого
не покидали мысли о конце –
далеким в жизни, близким по судьбе
я посвящаю…
но не тебе, конечно, не тебе.

ЯНВАРЬ

«Когда-то были: мы — и бедняки…»

А.С.Б.

Когда-то были: мы — и бедняки
(о них писали скучные поэты).
Мы — и больные. Мы — и старики,
любившие давать советы.

Когда-то были воля – и тюрьма:
мы, жившие по праву на свободе –
преступники, сидевшие в тюрьме…
Когда-то были лето – и зима…

Смешалось все давным-давно в природе,
сместилось в жизни, спуталось в уме.
Не разобрать, кто молод, кто богат,
кто перед кем, и кто в чем виноват,
и вообще, что значит преступленье?

Когда-то были родина, семья,
враги (или союзники), друзья…

Теперь остались только ты и я –
но у тебя и в этом есть сомненье.

«День в сумерки, как оттиск бледный…»