Невестка

Данила остановил на невестке долгий, грустный взгляд, и лицо его посветлело.

- Что я там буду делать одна? - продолжала Лариса. - В свою хату, к родителям, я не вернусь. Если уж пришла к вам, то буду жить, что б там ни было. Буду за вами смотреть, как за родным отцом.

- Спасибо, - тихо молвил Данила. - Я знаю, что ты такая. Смотрела за мной, как дочка, и за это спасибо. Однако ж думаю я, что Виктор дома будет. Куда он денется?

- Виктора может и не быть дома, - чуть слышно проговорила Лариса, и глаза ее наполнились еще большей тревогой и грустью. - Он слишком гордый и самолюбивый, - добавила она уже более громко. - Ему не так-то легко будет одуматься и понять, что мы с вами не хотели ему зла.

- Го-ордый, - согласился Данила. - Такой гордый, что дальше некуда. Не знаю, в кого и удался такой. Мать была тихая и себя и людей уважала. Ну и я, кажись, тоже...

Тут Данила снова умолк.

- Но я все же буду ждать его, - сказала невестка, - долго буду ждать. Всю жизнь буду одна, со своим...

"Горем, - подумал Данила, вслушиваясь в слова невестки. - Конечно же, с горем, а с чем же? Горе, видно, никого не обминает".

"Со своим маленьким", - подумала невестка и тихим шепотом, словно только самой себе, сказала:

- С вашим внучком, если все будет хорошо...

Данила как-то живо приподнялся:

- Что ты, дочка?

Лариса не повторила того, что сказала, а только еще ниже опустила голову.

- Ага, - проговорил Данила и дотронулся до ее плеча рукою. - Если так, то я понимаю... Понимаю, дочка... Что ж это я раньше?.. Га?.. Вези меня домой, если так. Останусь живым, нянькой тебе буду, помогу растить внука.

Они хотели ехать в тот же день, но врач не пустила их. Пришлось старику полежать, а Ларисе - продежурить около него еще трое суток. А потом она выпросила в Величковичском колхозе машину, и они выехали...

Когда Лариса со своим отцом помогали Бирюку слезть с кузова машины, к ним неожиданно подошел совсем незнакомый Ларисе человек, поздоровался и молча взял старика под руку. На улице было уже темно. При свете лампы в хате человек сел возле полка, напротив Данилы, и спросил:

- Что, не узнаете меня?

Данила вгляделся в его лицо и неуверенно произнес:

- Будто кто-то знакомый, но не узнаю, память стала стариковская.

- Мы встречались с вами зимой, помните? Дрова вместе везли.

- А-а, помню, помню. - Данила протянул человеку обе руки. - Это вы из зоны этой самой, эмтээсовской? Конечно, помню. Если бы не вы, замело бы меня тогда. Что же не приезжали? Обещали ведь заехать.

- Да все некогда было, - чуть смутившись, ответил человек. - Но теперь я уже часто буду тут у вас.

- Это наш теперешний председатель, - сказал Ларисин отец. - Пока вас не было, тут и собрание у нас прошло. Присоединились мы теперь к соседнему, Гденьскому, колхозу, а там председателем - вот они. - Криницкий показал глазами на бывшего инструктора.

- Ждали мы вас, - сказал новый председатель. - Я уже хотел посылать машину за вами. Отдыхайте, поправляйтесь. А вас попрошу, - он повернулся к Ларисе, - зайти завтра на правление. Нам с вами есть о чем поговорить, да и секретарь нашего комсомольского комитета давно вас ждет.

Виктор не бродил тоскливо по улице после того, как больно обидел отца и жену, не искал уголка, где можно было бы спокойно все продумать, заглянуть себе в душу. Не было у него тяги к одиночеству даже в такие необычные минуты.

Шандыбович сначала не хотел отзываться на стук - было уже довольно поздно, но, услышав голос Виктора, поднялся, зажег лампу и впустил в хату запоздалого гостя.

- Что-то вас сегодня сон не берет, - сердито буркнул Виктору, закрывая за ним двери. - И моей до сих пор нету, и ты среди ночи шляешься по дворам.

- А где же Ольга? - понуро спросил Виктор.

- А черт ее знает! - сквозь зубы проговорил Шандыбович. - Наверно, где-нибудь с твоей трещоткой-болтушкой, а то, может, с твоим шурином...

- Сегодня ваша трещала хуже всех, - с упреком сказал Виктор. - Не пожалела никого, даже родного отца.

Шандыбович насторожился.

- А что это у вас там было, комсомольский сход?

Виктор кивнул.

- И что же она там?.. На меня что-нибудь?

- Все ваши копии разложила на столе, - сказал Виктор и развел над столом руками, как бы желая показать, как все это было.

Шандыбович испуганно вытаращил глаза, задергал бородой, потом схватил лампу и выбежал в сени. Там он долго копался, что-то переворачивал, а Виктор все это время сидел в темноте и слушал, как возле печи на полку тревожно вздыхала хозяйка. Вернулся Шандыбович с побледневшим лицом и красными злыми глазами.

- Это все твоя! - крикнул он так, что и хозяйка подняла голову. - Не думал я, что ты такой слизняк! Даже жене своей не двинул при надобности по зубам, чтоб прикусила язык, а не то что еще кому-нибудь. На порог тебя, дурака, не надо было пускать!

- А вы своей дочери двинули по зубам? - тоже начиная злиться, спросил Виктор.