Невеста смерти

Серо-голубые глаза округлились, как серебряные монеты, и спекулаторий не нашелся, что и ответить — грубить врачу он не посмел, но и согласиться со столь зверским, с его точки зрения, приговором он не мог.

Дарий услышал этот разговор и незаметно, за спиной Рениты, погрозил кулаком своему бойцу:

— Попробуй только удрать…, - а обращаясь к Рените, прибавил. — За ними глаз да глаз потребуется, почтеннейшая Ренита. Они мне живыми и здоровыми как можно скорее нужны, так что можешь делать с ними все, что сочтешь необходимым. И кашей своей хоть обмажь…

И Дарий, пряча улыбку, вышел быстрыми шагами из санитарной палатки Он вздохнул с облегчением, потому что сделал два добрых дела — обеспечил ребятам уход и Гайе с Кэмом покой.

Дарий все чаще задумывался о Рыбке, той самой охраннице из храма Флоры, с которой ему пришлось переспать, выполняя там и не ставший ему понятным ритуал. О запутанных требованиях богини растений он уже и забыл, а вот хрупкое до прозрачности, но сильное и гибкое тело молоденькой жрицы вспоминалось ему по ночам. Он пытался поговорить с Ренитой о том, что его волновало — может, и он должен готовиться стать отцом, как Рагнар и Таранис. Но из объяснений Рениты он понял одно — узнать об этом ему не суждено, как и подержать на руках сына или дочь. Смириться с таким положением вещей он не мог — не тот характер. Дарий привык решать сам, с кем и как ему видеться. И то, что он сумел усилием воли заставить себя отказаться от Гайи — это не означало, что он смирился. Он сам принял решение — больное, горькое — не поселять в душе у девушки сомнения и заставлять ее метаться и делать выбор.

Разобравшись со всеми делами после Бычьего форума и еще раз навестив своих ребят в госпитале, Дарий отпросился у префекта в город — что-то гнало его и мучило. По дороге он заехал к Гайе, но не стал даже заходить в дом и попросил управляющего не говорить хозяйке о его визите — просто справился о ее здоровье и убедился, что Кэм еще с ней. Заглянул он и в дом к Марсу — зная, что сам Марс с императором, заменяя так внезапно вышедших из строя один за другим его телохранителей. Волк обрадовался товарищу — чем больше возвращалась к нему власть над собственным телом, тем больше тяготился он своим положением выздоравливающего. Дарий прекрасно его понимал — сам мучительно выползал из мутной слабости, вернувшись из Сирии с гноящейся рытвиной на животе, и ужасался, видя омерзительные тряпки там, где привык ощущать только ровные прямоугольники мышц. Но теперь его живот был прежним, и лишь залеченный Ренитой шрам выделялся белой неровной полосой на загорелой коже.

Волк с плохо скрываемой жадностью расспрашивал его о новостях в когорте и в городе, а узнав о событиях у храма Геркулеса, заметно побледнел:

— Жива?

— Жива, — заверил его Дарий. — Она и не из таких передряг вылезала. Крепкая. Выносливая. И терпеливая до жути.

Волк кивнул:

— Сильная. Мужская душа в таком прекрасном теле… Злая шутка богов.

— Может, благословение?

— Трудно сказать… Она же одна. Или все же с Марсом?

Дарий отвел взгляд:

— Сам у нее спроси… — и постарался перевести разговор на другую тему.

Опустошенный от всех событий и разговоров Дарий сам и не заметил, как ноги вынесли его к храму Флоры.

Дверь распахнула крепкая темноволосая девушка, за спиной которой виднелась еще одна:

— С чем пришел к Флоре на поклон доблестный воин?

— К Флоре? К вашей старшей жрице.

Девушки хотели что-то возразить, но вовремя рассмотрели фалеры на его доспехах и, присмирев, проводили вглубь храма, к той самой немолодой, но еще красивой и видной женщине, которая тогда давала поручение тоненькой беленькой Рыбке спуститься с ним в подвал.

Дарий, помнил, что он в форме и, поведи он себя неправильно, нарекания со всех сторон, вплоть до коллегии жрецов, посыплются не на него лично, а падут тенью на всю когорту. Он почтительно поприветствовал жрицу и осторожно поинтересовался, мог бы он увидеться со жрицей, которая отдавала ему тогда орешки для приготовления противоядия.

— Нет, — спокойно остановила его старшая жрица Флоры. — К чему? Насекомые, опылив цветок, не возвращаются позаботиться о семенах.

Дарий старался оставаться таким же спокойным, как и она, но чувствовал, как сжимаются кулаки под алым плащом:

— Я старший центурион преторианской гвардии, а не безмозглый метелик. И если эта девочка станет матерью, то и я стану отцом.

Жрица подняла бровь:

— Вот как? Ты намереваешься ломать традиции, сложившиеся в нашем храме веками, еще со времен Нумы Помпилия?

— Я чту память великого Нумы Помпилия. Но и не меньше уважаю свой род, не менее древний, чем твой, почтеннейшая жрица. И не могу разбрасывать свое семя направо и налево.

Жрица вздохнула — она поняла, что так легко от этого воина она не избавится.