Невеста смерти

Она снова кивнула, а он развернул мешок и извлек оттуда музыкальный инструмент, один из тех, что перенял Рим у завоеванной им Греции. Гайя сразу узнала кифару — считалось, что на ней, в отличие от самбуки, играют мужчины. Ей осталось только гадать, где и как сумел этому выучиться Кэмиллус, которого растила одна мать, да и то без таких излишеств, как музыка и развлечения. Тем более, даже если Марциала и умела играть, то на самбуке, а принесенная Кэмом кифара явно не была новой, и от такого инструмента следовало ожидать глубокого, устоявшегося звука. Но и играть на таком инструменте, привыкшем, что его плектром водит по струнам рука мастера, надо было уметь. Кэм бережно провел рукой по потемневшему тяжелому деревянному корпусу, на котором были натянуты струны, поймал висевший на шнурке плектр, сделанный из тонкой костяной пластинки, и осторожно извлек звук.

Мелодия сразу заворожила Гайю — это была именно та музыка, которая кружилась у нее в голове целый день. Она тихонько приподнялась, сделала шаг на свободное пространство триклиния. Пальцы Кэма как будто следовали за ее ногами — извлекаемые им звуки совпадали с ее сердцебиением и послушно ложились под каждое ее движение.

Кэм чувствовал, что его руки сами ткут музыку, а глаза неотрывно следят за каждым движением Гайи.

В рисунке ее танца были гибкость и томность соблазна, а потом резкие всплески, мах ногой с прогибом, прыжок, вращение и снова соблазнительные волны. Завораживающая гибкость заставляла кружиться голову Кэма. Прогиб почти до пола, и снова взрыв с прогиба, вот Гайя резко вытянулась верх, на одной ноге сделала мгновенный шаг, скорее, выпад в сторону… И снова гибко-резкое скользяще движение и сумасшедшее вращение по кругу, и опять медленные и тягучие соблазняющие движения. Под тончайшей тканью были видны драконы, котторые при вращении ее гибкого тела тоже шевелились.

Перебор струн и танец Гайи слились воедино, и Кэм не мог остановиться, хотя и понимал, что девушка уже, наверное, устала. Гайя же усталости не чувствовала — к ней вернулось то удивительное чувство полета, которое она помнила с юности. Но вот музыка стала все более плавной и, наконец, остановилась. Васильковые глаза Кэма сияли от восхищения, он отложил кифару и подошел к замершей посреди зала девушке, словно присевшая на ветку маленькая птичка.

Не в силах что-то сказать, он обнял ее, вдохнул усилившийся от движений запах ее благовоний — и пропал. Он целовал ее так, как будто за ними гналась армия Спартака или Везувий уже начал извержение. Гайя, ошеломленная натиском его страсти и не ожидая такого бурного проявления чувств от всегда сдержанного Кэма, невольно начала ему отвечать — ведь в ее крови еще бурлило упоение танцем и музыкой.

— Я люблю тебя, Гайя… — выдохнул Кэм, глядя ей в глаза, сам похолодев от своей смелости. Он не боялся ничего, мог стрелу на лету поймать — а вот признаться в любви этой красавице с кошачими глазами смог только сегодня, да и то опьяненный без вина, потерявший разум от ее танца.

Гайя не ответила словами — но ее поцелуи и объятия стали не такими целомудренными как раньше, она перестала бояться его и вложила в свои ласки все то, что хотела бы сказать ему в свою очередь.

Кэм, не переставая целовать ее, осторожно освободил девушку от туники но не стал рвать нежную ткань, а на оборот, бережно и аккуратно, наслаждаясь самим действом, развязал пояс, расстегнул фибулы на плечах и невредимым отбросил невесомый нежно-розовый лоскуток. Гайя чуть слышно простонала в его объятиях, выгибаясь навстречу поцелуям, прижимаясь своей роскошной упругой грудью к его, широкой и твердой. Кэм только еще сильнее прижал ее гибкое тело к себе, продолжая целовать жадно и страстно, но в тоже время невыразимо нежно. Он только хрипло выдохнул, когда ее ноги обвились вокруг его талии и прерывистым голосом шепнул:

— Ты сводишь меня с ума, — замерев за миг до этого момента и награждая ее головокружительным поцелуем. Она улыбнулась и уже сама поцеловала его, зарываясь пальцами в его короткие и на удивление невероятно мягкие волосы. Эта ее улыбка и этот невероятный поцелуй окончательно заставили его потерять голову, и он уже не помнил как сумел добраться до ее спальни. Он не помнил ничего кроме нее — его Гайи — такой сильной, такой страстной и такой нежной. И снова головокружительный поцелуй и еще более головокружительный древний танец.

Гайя проснулась в объятиях Кэма — он прижимал ее к груди, словно боялся, что она сбежит или ее унесет Геката. Она открыла глаза и поняла, что разбудил ее нежный поцелуй:

— Прости, — прошептал Кэм и потерся носом о ее волосы, еле слышно пахнущие лотосом, вдохнул этот запах, словно пытался запомнить его навеки. — Прости, что разбудил. Но мне пора, а я не мог просто так уйти, не попрощавшись с тобой.

— Я провожу тебя, — она тихонько заворочалась в его руках.

Но Кэм остановил ее так, как останавливают просыпающегося не вовремя котенка — погладил по спинке, расправил волосы на голове, убрал со лба и шеи непослушные пушистые кольца:

— Не надо. Отдыхай.