Невеста Смерти

— Я просто хотела поблагодарить вас, шед, — быстро нашлась я, но от волнения голос прозвучал хрипло. Мне пришлось откашляться, и продолжить я смогла уже увереннее. — За одежду и фрукты. И за помощь с письмом, и с поездкой в Колдор… — я поняла, что слишком увлеклась перечислением, и заставила себя замолчать.

— И за постель, и за огонь в вашем камине, за еду на столе, — язвительно продолжил он. — За воздух можете не благодарить: им я не управляю.

Его тон неприятно царапнул, заставил меня смутиться еще больше.

— Зачем вы так? Я говорила искренне…

— Просто ничто из этого не стоит благодарности, — уже спокойнее пояснил он. — Обычная забота главы Дома о приближенных к нему. Я сделал бы то же самое для любой ученицы школы, а вы к тому же моя невеста. Заботиться о вашем здоровье и удобстве — моя прямая обязанность, раз уж я принимаю вас у себя.

— Замечать это и быть благодарной — такая же моя обязанность, — мягко заметила я.

Он наконец повернул голову и с интересом посмотрел на меня. На меня и на мою диадему, которую я продолжала носить.

— Серьезно? — недоверчиво уточнил он. — Так вас учат в ваших землях?

— А у вас не так? — в свою очередь удивилась я.

Он едва заметно пожал плечами.

— Мне трудно сказать, я ведь мужчина. Знаю то, чему учили меня. Но мой отец всегда обеспечивал мою мать всем необходимым и даже больше, а это не мешало ей время от времени устраивать ему скандалы с битьем посуды. И будь я проклят, если ему это не нравилось. Мирились они тоже бурно.

Я потрясенно замолчала. Моя мать ушла довольно рано, я была еще ребенком, но я помнила ее. И ни разу не слышала, чтобы она повысила голос в присутствии отца, про скандалы и говорить нечего. Она тоже носила диадему, и такое поведение считалось нормой. Меня учили тому же. Но мне всегда казалось, что отец просто не давал поводов для ее недовольства.

Мы снова какое-то время молчали, а потом я почувствовала на себе его взгляд.

— О чем вы говорили с Роном?

— О разном, — быстро ответила я и призналась уже тише: — О вас в основном.

— Интересно. То есть говорить со мной обо мне у вас не получается, а вынюхивать за моей спиной — сколько угодно?

— Я не вынюхивала, — возразила я, твердо посмотрев на него. Может быть, твердо — это я себе польстила, но я старалась. — Я просто увидела фотографию вашей первой жены, и он мне про нее рассказал…

— Болтун, — недовольно процедил Фолкнор и тут же отвернулся к окну.

Я помолчала несколько секунд, но все-таки решилась:

— Мне очень жаль, шед Фолкнор. Правда. Я не знала, что вы пережили. Я вам очень сочувствую.

Он молча смотрел в окно, как будто даже не услышал моих слов. Я тоже отвернулась к окну, попутно поймав в зеркале заднего вида взгляд Карла. Тот словно говорил: «Не обращайте внимания, Нея. Он всегда такой».

— Что еще он вам сказал? — строго поинтересовался Фолкнор после продолжительного молчания.

Я уже успела погрузиться в собственные мысли, а потому снова вздрогнула от неожиданности и не сразу поняла его вопрос.

— Ничего. Только то, что вы боитесь повторения истории, поэтому так грубы со мной. Якобы вы боитесь привязаться.

Он снова удивленно посмотрел на меня.

— Я с вами груб?

— На самом деле, он использовал слово «суров», — быстро поправилась я, избегая смотреть жениху в глаза. — Я ошиблась.

Фолкнор еще какое-то время молча изучал меня взглядом, а потом констатировал:

— Значит, это вы считаете, что я с вами груб.

Я промолчала, чувствуя, как от страха снова учащается сердцебиение и становится трудно дышать. Воспитание требовало извиниться за то, что я выдала свои мысли на этот счет. Того же требовал инстинкт самосохранения. Но что-то внутри противилось этому. Ведь я сказала чистую правду.

— Возможно, проблема в разнице наших восприятий, — осторожно ответила я. — В ваших землях не считается грубостью угрожать девушке взять ее силой на обеденном столе на потеху слугам между основным блюдом и десертом? Может быть, мне стоило принять это как комплимент?

Я даже заставила себя все-таки поймать его взгляд. Возможно, после разговора с Ронаном мне просто очень хотелось, чтобы поведению шеда за ужином нашлось какое-то объяснение. Или чтобы он извинился, и это не висело между нами. Не висело надо мной — прежде всего. Я хотела верить в то, что он говорил несерьезно, но мне требовалось подтверждение, иначе я так и буду дрожать в его присутствии. А это очень унизительно.

Фолкнор смотрел на меня, чуть прищурив глаза. Словно в душу заглядывал. Мне становилось все труднее и труднее дышать, но я старалась не отводить взгляд.

— Я прошу у вас прощения за свое поведение за ужином, — наконец медленно ответил он. — И я принимаю ваше сочувствие. Но я настоятельно прошу вас в дальнейшем все интересующие вас вопросы адресовать лично мне, а не моему брату, не моей матери и не вашим соученикам. Договорились?

Я кивнула. Похоже, с ним все-таки можно общаться нормально. Это немного обнадеживало, хотя мне было страшно представить, как он отреагирует, если мне все-таки удастся получить степень магистра магии, снять диадему и разорвать помолвку.