Невеста смерти

– Прячься, слечна! – предостерег зеленщик, толкнув Маркету за высокую капустную пирамиду. – Опустись на колени и не поднимайся, пока я не скажу!

Толпа подалась прочь от танцующих на месте коней, матери потянули к себе детей.

– Прячь своих женщин, Чески-Крумлов! Похотливый кобель дома Габсбургов снова на свободе! – прокричал белокурый всадник на небрежном немецком. Затем он развернулся в седле, свесив одну ногу, и глотнул из серебряной фляжки. – Слушайте меня, эй, вы, белобородые! Когда дон Юлий разгуляется вовсю, в этом дерьмовом чешском городишке не останется ничего святого!

Утомленный этой речью, он обмяк в седле и рыгнул.

– Отлично сказано, Хайнрих! – подхватил его приятель. – Вернулись развеселые денечки. Не так ли, дон Юлий?

В миг торжества сам королевский бастард выглядел, однако, не слишком счастливым. Отвернувшись от двух своих беспутных дружков, он рассматривал свои вытянутые вперед руки, то сжимая, то разжимая пальцы в ритме своего дыхания, пульсировавшего, как трава в реке.

– Где девушка с волосами цвета осенних листьев?! – взвыл он. – Как бы я хотел уснуть под ее душистыми прядями!

– Выбери другую, – раздраженно бросил его черноволосый спутник, который, как и блондин, говорил по-немецки с венским акцентом. – Найди себе другую девку и утопи печали в вине. Забудь ты эту дохлую шлюху!

– Франц, паршивец ты этакий! Блестяще! – икнул светловолосый молодой человек. – Мы будем пировать с крумловскими девками да пить до одури! Вот оно, твое лекарство, дон Юлий!

Но сын Рудольфа II как будто не слышал их: воззрившись на грозовое небо, он широко раскинул руки.

– Где моя Маркета? – вскричал бастард, когда первые крупные капли упали ему на лицо и глаза; он сморгнул их и продолжил вопрошать: – Разве ангелы не умеют летать? Разве они не умеют прощать, глядя на нас с небес?

Маркета затаила дыхание. Теперь он называет ее своим ангелом. Тот самый безумец, который изнасиловал ее, поранил ножом, и из-за которого она выпала из окна и только чудом не разбилась насмерть… Как она могла быть настолько глупой, чтобы хоть на секунду поверить, что в нем есть что-то еще, кроме жестокого и безжалостного зверя?

– Вот. – Хайнрих, светловолосый австриец, спрыгнул с лошади и выхватил из толпы Катарину. – Вот красавица, которая заставит тебя позабыть всех, кто был до нее.

Он взвалил ее на плечо. Девушка брыкалась и кричала, колотя его кулаками по спине. Но австриец бросил ее на землю перед доном Юлием, как мешок с зерном.

– Возьми эту девку и схорони свои печали у нее между ног, – пропыхтел он и опустился возле бочонка с элем.

Дочь мельника неуклюже поднялась и попыталась сбежать, но королевский сын схватил ее за локоть и дернул на себя. Он стал целовать ее в шею и лапать ее грудь, а потом грубо полез под юбку.

– Пусти меня! – завизжала Катарина. – Тебе нужна не я!

Императорский сын вдруг разжал руки и посмотрел на девушку так, словно та свалилась с неба, после чего обвел городскую площадь безумным взглядом.

Катарина бросилась прочь и укрылась в толпе.

Юлий же, пошатываясь, подошел к бочкам пивовара и пнул одну из них ногой.

– Пива! Столько, чтобы утопить память! – крикнул он и потер виски. – Мой ангел оставил занозу в сердце. И оно все болит по ней.

Маркета натужно сглотнула и вспомнила жаркие поцелуи, горевшие у нее на губах и шее… Какой же глупой она была!

Приятели дона Юлия переглянулись и покачали головами. Франц шатающейся походкой подошел к пивовару и его бочонкам.

– Ты слышал, что сказал королевский сын. Он попросил пива, ты, старый болван!

Пан пивовар поспешно выкатил большой бочонок и с глубоким поклоном предложил его дону Юлию, за что удостоился благодарного пинка под зад. Австрийцы покатились со смеху.

– А мы? Разве мы не его друзья? Где наш эль, приятель?

Бастард тяжело опустился на бочку.

– Где же богемские красавицы?! – крикнул он, похоже, позабыв, что всего минуту назад горевал по Маркете.

Взволнованный шепот пробежал по толпе. Вперед вытолкнули двух шлюх – одну с ярко-рыжими волосами, а другую с черными – с улицы Дев. Обе были лишь несколькими годами старше Маркеты. При всем профессиональном опыте, что лежал у них за плечами, сейчас они дрожали, как мокрые овечки, перед распутным королевским сыном.

Волосы девушек висели спутанными космами – они не мылись целую зиму и лишь кое-как подмывались, встав враскорячку над щербатым ведром. Женщины Чески-Крумлова подбадривали девиц, напоминая, что это их долг – удовлетворить похоть дона Юлия и спасти тем самым невинных девушек.

– Давай, покажи ему свои плечи! – подсказала жена рыбака, стаскивая с рыжеволосой блузу едва ли не по самые соски и обнажая ее белую кожу.

Девушки сделали два-три шага к сыну императора, но их принужденные улыбки замерли на выкрашенных свеклой губах.

При виде обнаженной женской плоти австрийцы оживились, загоготали и заулюлюкали. Дон Юлий присоединился к ним, демонстрируя перед толпой непристойные жесты.