Невеста из Холмов

– Красим. На этой крыше удобно красить волосы – солнце хорошо падает, – пояснила Эпона. – Я не крашу. Мне нравится просто сидеть.

Кхира вернулась и в несколько движений нанесла весь настой на волосы обиженной Энии. Та подняла голову, жмурясь на солнце.

– Это красное вино, еще хенна, такие листья, нас научила Феруза Аль-Хорезми, жена профессора медицины. Еще свежее яйцо, оливковое масло и немного меда. Получается очень красивый оттенок на солнце. У тебя тоже красивые волосы. Научишь ухаживать?

Она тряхнула своими кудряшками, жесткими и непослушными даже на вид.

– Научу, – улыбнулась Эшлин.

– А насчет Эдварда, – усмехнулась Эпона, – если у него появится другая невеста, я с ней на радостях посестрюсь. И подарок им на свадьбу сделаю. Так что не переживай за меня, Эния.

* * *

В это время Брендон входил в зал, где уже стоял тревожный гул преподавательских голосов. Взбудораженные трагедией маги Университета ждали ректора, бурно обсуждая события. Его тут же приметил Риан и махнул рукой, предлагая занять место на скамье рядом. Кафедра в глубине зала пока пустовала. Лучи солнца тянулись сквозь витражи такими ровными цветными полосами, что казалось, будто кто-то натянул под потолком ленты.

– Друг мой! Вам бы сейчас отвара пустырника и спокойный вечер за книгой, – вздохнул Риан, постукивая тростью по полу.

– Помилуйте, если после вчерашнего я хоть что-нибудь выпью, то взорвусь, как зелье первокурсника, – проворчал Брендон, садясь рядом.

– Инквизиторы неторопливы, но я верю, что Эремон вытрясет здесь душу из каждого, но найдет виновного, – Риан осторожно прикоснулся к плечу. Старый алхимик не слишком умел утешать, подтрунивать ему было привычнее. Но сейчас он был как никогда серьезен.

– Я сам вытрясу душу из каждого, – отозвался Брендон. Его глаза отражали желание начать с ближайших соседей по скамье.

– Надеюсь, что все души в ближайшее время останутся при хозяевах. В такие моменты я жалею, что легенда о воскрешающем философском камне лишь легенда. Алхимики чаще травятся, чем продлевают жизнь.

– Пока что ты один из старожилов Университета. Пропитался ядами так, что на тебя не действует даже собственный?

Риан улыбнулся, опершись на трость обеими руками.

– Рад слышать, что духом ты явно пал не так низко, как я боялся. Сегодня…

Он не успел договорить. Тяжелая входная дверь грохнула, и по центральному проходу широким шагом пронесся Горт Галлахер. Его лицо было хмурым, а в руках он держал какой-то свиток.

– Господа, – начал он, едва долетев до кафедры, – наш Университет – это не просто стены, а братство. И вчера кто-то вероломно вторгся в наш чертог разума и совершил ужасное деяние. Финнавар Дойл был одним из умнейших и сильнейших магов из тех, кого я знаю. Его изобретения – это настоящее волшебство, многим облегчающее жизнь. Вчера в Университет прибыли инквизиторы, чтобы помочь нам узнать того, кто виновен в смерти Финнавара Дойла. Я прошу оказывать им всяческое содействие и отвечать на все вопросы, даже те, что покажутся вам странными. Это не диспут и соревнование в остроумии, которое мы так любим, а расследование, где самая мелкая деталь может стать ниточкой к правде. Мы еще очень мало знаем о произошедшем, но есть то, что я не могу от вас утаить. Это может быть опасно для всех без исключения.

И тут ректор сказал такое, что Брендон почувствовал, как сердце пропустило удар.

* * *

Эшлин этого не слышала, так что спокойно ела скон и рассматривала девушек.

Эпоне мысленно дорисовывалось в руку копье. Дева-воительница. Рябина и вереск – вот был бы ее паттеран. Маленький кружевной Эдвард рядом с ней казался забавным. Хотя… как знать.

Кхире пошли бы ключи на поясе. Ее паттеран – ольха и бессмертник. Семья и покровительство. Хранительница очага.

Энии… ее имя означало «поющая ши». Ей подошли бы мелькающие серебряные ленты танцовщицы-меж-мирами из семьи Саил, Ивы, рода Березы. Гибкие, подлунные, опасные. Ива открывает дорогу мертвым в мир живых…

Эшлин тряхнула головой. И мысленно дорисовала паттеран Энии – ивовая ветвь и жасмин, красота-из-тени.

А Мавис… она никак не могла толком рассмотреть Мавис. Полнотелость всегда считалась женской наполненностью, благословением – признанные красавицы семьи Куэрт, Яблони, могли бы похвастаться вот этой налитой крепостью яблока или свежего хлеба. Полнотелость Мавис была другой. И мышиный цвет ее косы. И взгляд. Она пряталась в своем теле, в своем бесцветье, в своем молчании.

Эния подсела ближе к угощению, поднесла Эпоне оранжад, налила себе, ловкая даже в огромной шляпе. Запела:

Энни пела, зерно меля,
И разбудила она короля,
Слугам король вопрос задает:
«Что за птичка так дивно поет?»
«Это Энни поет во дворе
Слаще, чем соловей на заре».
Король слугу за певицей шлет:
«Пусть же она быстрее идет».