Невеста была в черном

Из-под складок пелерины она извлекла бутылку. Причем сумела сделать это так, что само это деяние, которое показалось бы невыразимо дешевым и пошлым, соверши его кто-нибудь вроде Мейбелл, предстало сейчас в интригующем милом свете.

— Это для нас, — улыбнулась она. — Арак.[2] Пусть это будет моим вкладом в этот вечер.

Фольга на бутылке очень плотно обвивала горлышко, а пробку ему пришлось вытаскивать штопором.

Напиток оказался терпко-крепким, но помогал смотреть на мир будто сквозь розовые очки, да и беседовать стало гораздо легче, можно говорить все, что приходило в голову.

— Вы именно такая… Такая… какой мне всегда представлялись. Выходит, вы — чуть ли не плод моего воображения.

— По-настоящему умная женщина, подобно хамелеону, меняет окраску в соответствии с идеальным представлением о ней мужчины. Ее задача в том и состоит, чтобы определить, каков этот идеал. Те фотографии на стенах, они ведь совершенно четко говорили о том, чего именно вы искали в женщинах…

Уставившись на нее во все глаза, он чуть не выронил свой стакан:

— Откуда… откуда вы узнали, что на стене висели фотографии? Вы что, уже бывали в этой комнате?

Она пригубила напиток, слегка откашлялась.

— Нет, — сказала она. — Но ведь, судя по пятнам, легко понять, что там висели фотографии. А любой, кто делает это, — романтик и идеализирует женщин.

— О-о, — понимающе протянул он и снова поднял стакан. Его восприятие уже несколько притупилось. Он был слишком счастлив, чтобы придираться. — Странно…

— Что именно?

— Уже одним своим присутствием вы превращаете эту жалкую, убогую комнату в нечто… пленительное… волшебное… Благодаря вам я кажусь себе на двадцать лет моложе и чувствую… как я, бывало, себя чувствовал, когда на побывке прогуливался в стальном солдатском шлеме по бульварам и был уверен, что за любым углом найду…

— Что?

— Не знаю… ну, что-то удивительное. Хотя я ничего и не находил, это не имело значения, потому что впереди меня всегда ждал новый поворот. Само чувство — вот что было важно. Даже собственные шаги были исполнены музыки. Мне всегда хотелось вернуть это ощущение… но с тех пор так ни разу и не удалось испытать его… Это, должно быть, магия.

— Черная или белая?

Он рассеянно улыбнулся. Намека он, очевидно, не понял.

— Ну, мне пора. — Она встала, подошла к комоду. — Выпьем еще, на прощанье. По-моему, тут как раз осталось на один тост.

Она подняла бутылку и посмотрела на свет. Затем наполнила оба стакана и оставила их на минутку на крышке комода, которая служила подсобным столом, на приличном расстоянии друг от друга.

— Надо привести себя в порядок — прежде чем вы посмотрите на меня в последний раз. — Она улыбнулась, глянув через плечо.

В руке у нее щелкнула, открывшись, миниатюрная металлическая пудреница. Гостья наклонилась над крышкой комода к зеркалу. Сделала несколько торопливых движений, которые скорее свидетельствовали о намерении, нежели о действии, поскольку лица пудра не достигала. Получалось, что она пудрит воздух.

А он сидел, улыбаясь ей в блаженной доброжелательности.

Нос ее ничуть не стал белее — но ведь, вероятно, в том-то и состоит искусство его напудривания, чтобы не было заметно. Два-три белых зернышка упали на крышку комода темного дерева. Она наклонилась к ним — воплощенная аккуратность — и сдула их в небытие.

Затем подхватила стаканы и вернулась к нему.

Митчелл глядел на нее чуть ли не с собачьей преданностью:

— Не могу поверить… это действительно происходит, происходит со мной. Вы — действительно здесь. Вот так склоняетесь надо мной, протягивая мне стакан. Ваше дыхание горит у меня на виске. А воздух наполнен какой-то свежестью, будто в комнате благоухает один-единственный, но очень душистый цветок…

Говоря это, он поставил стакан на стол, она тоже, как будто все было предусмотрено и расписано заранее.

— Когда вы исчезнете за дверью… я пойму: ничего этого не было. Вы… вы будете сниться мне всю ночь, а утром я уже не буду знать, что же было явью, а что — сном. Да я и сейчас уже не знаю.

— Выпейте. — Когда он потянулся за стаканом, она бросила с неожиданной резкостью: — Нет, ваш вон тот. Вы что, забываетесь?

— За что?

— За грядущий сон. Пусть он будет долгим и приятным.

Митчелл взял стакан:

— За грядущий сон.

Женщина смотрела, как он глотнул и поставил недопитый стакан.

— Это не первая наша встреча, — задумчиво заметила она.

— Да, вчера вечером, в театре…

— Нет, не только там. Однажды вы меня уже видели. На ступеньках церкви. Вы не помните?

— На ступеньках церкви?! — Голова у него по-идиотски качнулась, он с усилием поднял ее. — Что вы там делали?

— Выходила замуж. Теперь припоминаете?

Рассеянно, поглощенный тем, что ему говорили, Митчелл допил свой стакан до дна.

— Я был на свадьбе?

— Ах да, вы были на свадьбе… весьма на то похоже. — Она резко встала, щелкнула выключателем радиоприемника. — А теперь немного музыки.

В комнату ворвались грубые гортанные звуки тромбона. Женщина задумчиво закружилась перед столом, вращаясь все быстрее и быстрее, ее юбка раздувалась и становилась все шире и шире.