Невеста

— Так, — сказала Валя, вставая. — Значит, вы согласились с тем, что написано в характеристике. Не могли простить заметки в газете. Значит, пусть Володя сидит в тюрьме. А вы будете каждое утро спокойно ходить на работу и бороться за звание бригады коммунистического труда, которого лишились из-за Володи. Будете смотреть кино или выпивать, как сейчас, и думать, что все верно, все справедливо? — Валя с трудом перевела дыхание. — Вы даже не замечаете, что Володи нет среди вас. А если беда случится с кем-нибудь другим? Тогда что? Снова будете жить как ни в чем не бывало? — От волнения у Вали перехватило горло, она говорила почти шепотом. — Тот, кто сказал правду о вас, пусть пропадает. А те, кто кладет в карман незаработанные деньги, — ударники коммунистического труда? Так получается?

— Каждому — свое, — пробурчал молчавший до сих пор Кузнецов, низкорослый, веснушчатый парень.

— Каждому свое? — Валя покачала толовой. — Значит, вам работать и учиться, а ему сидеть в тюрьме?!

— Насчет тюрьмы вы бросьте, — решительно сказал Воронин, — мы тут ни при чем. Тюрьму он за дело получил, Васин вот знает.

— Он знает. — Валя поглядела на Васина в упор. — И Катя тоже знает.

Когда Валя произнесла это имя, Васин вздрогнул. Он бросил быстрый взгляд на дверь, словно хотел сейчас же уйти.

— Васин знает! — с горечью повторила Валя. — Он нашел в себе силы сказать правду жене, он написал эту правду в заявлении, но бригаде, к которой примкнул по велению своего шоферского сердца, не сказал ничего. Что ж, — добавила она, — каждому — свое!

— Что это значит, Слава? — строго спросил Воронин.

Васин молчал.

— Я кого спрашиваю? — повысил голос Воронин. — О чем она говорит? Какое заявление?

Внимание сидевших за столом ребят сосредоточилось теперь на Васине. Восемь пар глаз, не отрываясь, смотрели на него.

Васин пробормотал что-то себе под нос и двинулся к двери.

— Стой! — властно сказал Воронин. — Ты куда? Приходят тут… — Он кивнул в сторону Вали. — Нотации читают, стыдят… Куда же ты? Рассказывай, в чем дело. Сам говорил, что Володька врал на суде и следствии!

Васин остановился.

— Не врал Володька, — глухо сказал он.

— Как не врал?! — почти одновременно воскликнули ребята.

— Она знает, — все тем же глухим голосом сказал Васин. — Вас ведь Валентиной звать? Скажите им все. А я…

— Нет! — прервал его Воронин. — Она — дело особое. Мы тебя спрашиваем. Ты что нам после суда говорил?

— Не помню…

— Не помнишь? Так мы тебе напомним, чтоб ты при ней все повторил. А не повторишь, — угрожающе сказал Воронин, — так мы тебя…

Он поднялся с места и, опершись руками о стол, подался вперед.

— Бить, что ли, будете? — крикнул Васин. Лицо его побагровело, он выпрямился и сжал кулаки. — Бейте! Я защищаться не буду! Врал я! Понимаете, врал! И следователю и на суде. Ясно?

Воронин вышел из-за стола и, тяжело шагая, направился к Васину. Валя вскочила и заслонила его собой.

— Не трогайте! Себя бейте, себя! Он нашел в себе силы правду сказать. Его теперь, может быть, в тюрьму посадят. Хотите все кулаками решить? Володя два года с вами бок о бок работал. Ведь знали, что не мог он такое сделать! Не мог раненого на шоссе бросить. А вы поверили! Почему? Потому что так легче! На душе спокойнее!

Глаза Воронина округлились, и Вале показалось, что еще секунда, и он зажмет ей рот или даже ударит. Но это ее не пугало. Наоборот, хотелось найти еще более резкие, еще более обидные слова.

Но вопреки ожиданию, Воронин вдруг как-то враз сник и медленно пошел к столу. Некоторое время он стоял молча и растерянно глядел на бутылки, как бы не понимая, откуда они появились, затем грузно опустился на стул.

— В чем же дело? — тихо спросил он у Васина, не глядя на него. — Почему ты врал следователю? Бил он тебя, что ли?

— Не было этого, — покачал головой Васин.

— Так… почему же?! — с ноткой отчаяния спросил Воронин.

— Не знаю… — уныло ответил Васин, потом сделал резкое движение, словно беря себя в руки, и с силой сказал: — Опять вру. Знаю. Понял я тогда, что следователю от меня нужно. Понял, как мне себя вести, чтобы на воле остаться. «У Харламова, говорит, песенка все равно спета. Его, говорит, вся бригада подонком считает. Даже сам Волобуев…»

— И ты… — гневно начал Воронин.

— Я на воле остаться хотел, — с тоской прервал его Васин. — Меня Катя ждала!..

— Так… — протянул Воронин. — Значит, тебя Катя ждала. А Харламова, выходит, никто… — Он взглянул на Валю и тихо сказал: — Прости, невеста…

Наступило молчание.

— Бывшие гвардейцы коммунистического труда отступают, бросая пушки и знамена, — начал было Удальцов, но никто его не поддержал.

— Помолчи, клоун, — не глядя на Удальцова, резко сказал Воронин. Потом снова взглянул на Валю и медленно подошел к ней.

— Иди домой. Нам подумать надо. Одним. Неладно получилось. Мы подумаем. Не бойся — в случае чего себя не пожалеем. А теперь иди…

20. Непредвиденный вызов