Смотрю на упрямо поджатые губы и невольно подмечаю, что сейчас он особенно похож на отца. Ладно, мысленно машу рукой, пусть идет к черту. Пусть Майя и его тоже любит, только после меня. Все после меня.
— Что, стоишь и на дерьмо сходишь из ревности к дочке? — Ольшанский подходит ближе, и я пренебрежительно хмыкаю.
— С чего это? У нее просто не было времени узнать меня ближе. Но это же моя дочь, Демид, я ее отец. А ты сам себе роди, — говорю и улыбаться хочется, потому что вспоминаю, какая у меня дочка.
Но улыбаться Демиду не собираюсь, еще решит, что у меня совсем крыша уплыла.
— Не психуй, Рустам, — вдруг негромко говорит Ольшанский, упираясь руками в перила, — не мог я тогда тебе ничего рассказать. Я Соне слово дал. Ей успокоиться надо было, а в этом гадюшнике, который ты вокруг себя развел, покой ей только снился. А еще подумай, что сделал бы Сикорский, если бы узнал про Соню. Ты бы ее к нему потащил, вас же зациклило с Русланом на этом гондоне. Как будто во всей столице других клиник нет.
Выходит, я и Демиду должен за дочку, не только врачихе.
— Знаю, — нехотя цежу, — сам об этом думал. Кто знал, что Адам такая мразь? Они с отцом столько лет друзьями были.
Демид молчит, и я меняю тему.
— Они там еще долго?
— Да нет. Астафьев назначил анализы на завтра, я их привезу с утра.
— Нет, я их привезу, — смотрю исподлобья.
— Мне проще, они у меня живут.
— Это не надолго. Я их заберу.
— Я бы тебе не советовал.
— Разве я спрашивал у тебя совет? — он начинает меня выбешивать.
— Ты лучше скажи, что с Лизой делать будем? — теперь меняет тему Демид, и это его «будем» выбивает меня из колеи.
Я был уверен, что нашел выход. Я почти все подготовил, осталось совсем немного, и можно было заканчивать. Я даже съездил к тому повороту, проехал пару раз туда и обратно.
— Теперь же все поменялось, да? — Демид сканирует внимательным, изучающим взглядом, и у меня появляется идиотское ощущение, что он прочитал мои мысли.
— Что поменялось? — пожимаю плечами как можно равнодушнее.
На самом деле все поменялось. Мир изменился. Я сам. Все.
Теперь у меня есть дочь. Она уже столько времени прожила без меня, я больше не имею права ее бросить. А еще Соня…
— Слушай, может ну ее нахер, а? — вдруг негромко говорит Демид, глядя мимо меня. — Давай ее в полицию сдадим.
Я тоже смотрю не на него, а на стенку.
— Мы уже это обсуждали. Пять лет ни о чем. Она не оставит в покое Дамира.
— Но послушай…
— Демид! — резко обрываю, переводя на него взгляд. — Это мне решать. Оставь.
— Она не знала, — Демид тоже буравит взглядом. И замолкает.
— Кто не знал?
— Соня.
— Что именно?
— Что Амир не твой сын.
— Объясни, туплю, — мотаю головой.
— Когда мы сюда ехали, Соня не знала, что Лиза подменила Амира. Она ехала помочь твоему ребенку, Рустам, — говорит Демид сиплым голосом, и я снова отворачиваюсь.
— Наши с тобой договоренности, Демид… Я завезу тебе папку.
— Подожди, я еще не весь заказ выполнил, — качает головой Демид. — Вот закончу, тогда.
— Как скажешь, — пожимаю плечами, — как скажешь…
Глава 43
Я знала, что он будет ждать, заранее настраивалась. Но когда выхожу на крыльцо и натыкаюсь на полный ожидания и немой боли взгляд Айдарова, теряюсь.
— Демид! — Майюша вырывает руку и бежит к своему обожаемому Ольшанскому.
Он для нее как магнит. Я еще не встречала в своей жизни людей, которые пальцем не пошевелят, а на нем гроздьями виснут дети, да еще такие колючие ежики как моя дочка.
Хотя наверное, весь секрет в том, что когда Демид за что-то берется, то выкладывается полностью. Независимо от того, это его работа или игра с моей дочерью «в домик». И если из рабочих моментов я видела в основном телефонные разговоры, то на игры с Майей насмотрелась вдоволь.
Если Ольшанский обещает, что выделит на игру два часа, то это значит, что он добросовестно просидит в домике все два часа. Даже если потом еле выползет оттуда на четвереньках с затекшими конечностями.
Интересно, это у них семейное? Как работает Айдаров, я не только видела, а и испытала на себе. Может ли быть, что он такой же хороший отец как Демид?
Я помню все, что Рустам говорил о себе и Амире. Становится жутко от осознания того, сколько выпало на долю всех замешанных в этой чудовищной фальсификации.
Конечно, самая пострадавшая здесь Ди. Я никогда не перестану ужасаться, представляя себя на ее месте. Но и когда я думаю о малыше Амире, сердце также ноет от безысходности.
В самые важные моменты своей жизни этот маленький мальчик был предоставлен сам себе. Женщина, которая не дрогнув отдала собственного ребенка, не станет по-настоящему беспокоиться о ребенке чужом.
Бедный малыш получал только необходимый уход, материнского тепла он был лишен так же как и отцовского.
А Рустам зря на себя наговаривал. Даже то, как он сейчас смотрит на нашу дочку, говорит о многом. В том числе о том, что он сейчас сильно ревнует Майю к Демиду.
Наша девочка обнимает Ольшанского за ноги и задирает голову. Тот бросает мимолетный взгляд на хмуро наблюдающего за ними Рустама и опускается перед девочкой на корточки.
— И что тебе сказал дядя доктор, пчелка?