Невернесс

— Если и на следующий раз ответишь правильно, можешь спросить меня и об этом, и о чем тебе будет угодно. О, это чудесные стихи! — Она захлопала в ладоши с восторгом девочки, собирающейся вручить подружке подарок на день рождения, и в воздухе прозвенели хорошо знакомые мне слова:

Тигр, о тигр, горящий яро
Жадным заревом пожара!

Я свободен! Твердь устами простой голограммы прочла первые две строчки моего любимого стихотворения, и я свободен. Осталось только назвать две следующие, и я получу право спросить Ее, как может пилот найти выход из бесконечного дерева. (Я ни разу не усомнился в том, что Она сдержит обещание и ответит на мои вопросы — сам не знаю почему.) С еще не просохшими на лбу каплями пота я засмеялся и прочел:

Тигр, о тигр, горящий яро
Жадным заревом пожара!
Кто смел замыслить эту стать —
Слаженных изгибов рать?

Я смеялся, счастливый, как никогда прежде. (Странно, что избавление от угрозы немедленной смерти вызывает такую эйфорию. Я мог бы дать старым, замшелым академикам нашего Ордена, изнывающим от скуки, хороший совет: рискните своей жизнью однажды ночью, и каждый миг вашего следующего дня будет наполнен сладкой музыкой бытия.)

Изображение Катарины смотрело на меня. Было в ней что-то непреодолимо влекущее, почти не поддающееся описанию. Мне казалось, что эта Катарина пребывает в мире с собой и вселенной — в мире, который настоящей Катарине испытать не дано.

Она закрыла глаза и сказала:

— Нет, неверно. Я назвала тебе начальные строчки последней строфы, а не первой.

Мне думается, что в тот миг мое сердце на какое-то время остановилось. Охваченный паникой, я сказал:

— Но ведь первая строфа идентична последней.

— Нет. Первые две строчки у них идентичны, четвертые тоже, а третьи отличаются одна от другой одним-единственным словом.

— Откуда мне тогда было знать, какую строфу ты цитировала, раз первые две строчки у них идентичны?

— Это не тест на знание, а тест-каприз, как я тебе говорила. Но поскольку это мой каприз, я дам тебе еще один шанс. — И с глазами, переливающимися кобальтово-индиговым огнем, она повторила:

Тигр, о тигр, горящий яро
Жадным заревом пожара!

Я погиб. Я очень ясно, так ясно, как если бы обладал абсолютной зрительной памятью, помнил каждую букву и каждое слово этого странного стихотворения. Я все прочел верно — я был уверен, что первая и последняя строфы идентичны. Я услышал снова:

Тигр, о тигр, горящий яро
Жадным заревом пожара!
Кто…

— Так как же звучит третья строка, Мэллори? Та, которую написал поэт, а не та, что напечатана в твоей книге?

Кто знает — может, древние академики, переписывая стихотворение из одной книги в другую (или с книги на компьютер), совершили ошибку? Быть может, это произошло в последние дни века Холокоста. Я легко мог представить себе древнего историка, женщину, торопящуюся сохранить этот бесценный шедевр, пока лучевая болезнь еще не доконала ее, и в спешке заменяющую единственное (но жизненно важное) слово. А быть может, ошибка была допущена в суматохе Веков Роения: может, какой-нибудь ревизионист, по ему только ведомой причине, вздумал заменить это слово.

Каким бы образом ни произошла эта ошибка, мне отчаянно требовалось изобрести — или вспомнить — первоначальное слово. Я снова прибег к своему приему повторения сердцем, но из этого ничего не вышло. Я использовал другую мнемоническую технику — безрезультатно. Уж лучше было сообразить, какое именно слово заменено, и подставить на его место любое другое — наугад. Тут по крайней мере имелась вероятность, хотя и крохотная, что я отгадаю верно.

Катарина, зажмурив глаза, облизнула губы и спросила:

— Третья строка, Мэллори. Назови мне ее или мне придется выделить в своем мозгу кармашек, где я скопирую твой.

От каприза Тверди меня спас Хранитель Времени. Скрипя зубами от досады и отчаяния, я случайно вспомнил о нем — возможно, потому, что именно он всучил мне эту книгу, полную ошибок. Я вспомнил, как он читал это самое стихотворение, и наконец-то услышал слова в своем сердце. Были ли стихи, которые декламировал он, подлинными? И если да, то откуда он знал более старый вариант? Было в нем нечто очень подозрительное и даже загадочное, в Хранителе Времени. Почему он выбрал те же самые стихи, что и богиня? Может быть, он, будучи молодым, побывал в сердце Тверди и Она спросила у него те же строки? То, что он прорычал мне, действительно отличалось от стихов, напечатанных в книге, одним только словом.

Я стиснул руки, набрал в грудь воздуха и прочел:

Тигр, о тигр, горящий яро
Жадным заревом пожара!
Кто смел замыслить эту стать —
Слаженных изгибов рать?

— Смел, — повторил я. — Вот оно, то самое слово, верно? Не мог, а смел.

Изображение Катарины молча открыло глаза.

— Верно или нет?

Тогда она улыбнулась и прошептала: