Невернесс

Далее последует отчет о нашем путешествии через море к месту встречи с ветрорезом и о возвращении в Город. Бóльшую часть этого времени я смутно сознавал то, что говорилось и делалось вокруг меня, но не менее часто впадал в кому или пребывал в мучительном состоянии, когда все звуки кажутся одновременно слишком громкими, монотонными и неразборчивыми. Почти все, о чем я здесь рассказываю, я собрал по кусочкам намного позже. Но открытие, сделанное мной в тот период, до сих пор жжет мою память.

Юрий, увидев, что сделал его сын, пришел в ужас и устыдился. Перейдя через лощину, он положил руку на плечо моей матери, пытавшейся вернуть меня к жизни. Бросив один-единственный взгляд на мою голову, он сказал:

— Мэллори сейчас уйдет, и я ничего не могу сделать, ибо его время пришло. Хочешь, мы похороним твоего сына рядом с Катариной? — спросил он Соли. — Между нами произошло много плохого, и я не хочу больше несчастий.

— Нет, он еще не умер, — сказал Соли. — Мы похороним его сами, когда он уйдет.

Мать и Жюстина уложили меня на вторые нарты и закутали в меха.

— Страшно это — потерять сына, — сказал Юрий.

— Да, это было бы ужасно, — сказал любитель точности Соли. — Мы сожалеем о Лиаме.

— Потерять дочь, даже сатинку, тоже страшно. Я проливаю кровь за вас. — С этими словами Юрий ножом распорол себе щеку до подбородка — и, будучи добрым человеком, не способным долго винить кого-то, добавил: — Теперь вы уедете на Урасалию или на Келькель, и это к лучшему. Но если тебе когда-нибудь захочется навестить могилу дочери, ты будешь желанным гостем.

— А мой внук? — спросил Соли. — Он родился живым? Что с ним?

Юрий зажал рукой порез на лице, останавливая кровь.

— Кто отец этого ребенка, если не Лиам или не кто-то из родичей Лиама? Разве это дитя — не сын сынов Манве? — Он протянул Соли свою окровавленную руку, и в голосе у него появилась странная дрожь. Вряд ли он подозревал, что ребенок был моим. — Разве он и не мой внук тоже? Он кровь от моей крови и будет похоронен близ пещеры своих отцов.

После этого мы спустились к морю, и трое уцелевших построили из снега хижину. Остаток ночи и часть утра я лежал в бреду, а мать хлопотала надо мной, как над горящим от жара ребенком.

— Резчик отвел бы кровь, давящую ему на мозг, — то и дело говорила она Жюстине. Видя, что мне не становится лучше, она совсем отчаялась. — Что же делать? Череп у него проломлен, я уверена. Ох, Жюстина, по-моему, он умирает! Как же снять давление? Просверлить ему дырки в черепе или подождать? Но ждать — это так тяжело.

Соли, жаривший рыбу над горючими камнями, присел на корточки рядом со мной, глядя, как мать бережно оборачивает мне голову волчьим мехом. Я не видел выражения его лица — должно быть, потеря Катарины повлияла на его рассудок, — но помню шипение жира, рыбный запах и его страдальческий голос:

— Да, Катарины нет, а скоро и Мэллори не станет. Мы ничего не сможем сделать — пожалуй, он не переживет эту ночь.

— Главный Пилот слишком легко теряет надежду, — сказала мать, капая воду из бурдюка мне в рот.

— Да разве она есть, надежда?

— Надежда есть всегда.

— Не всегда. — Соли прикрыл глаза рукой. — Дала бы ты лучше сыну умереть спокойно. Сверлить дыры у него в голове было бы безумием.

— Я не позволю моему сыну умереть.

— Ты его все равно не спасешь. Выходит, судьба у него такая — разве можно идти наперекор судьбе?

— Если он умрет, я тоже умру.

— Пилоты гибнут — Мэллори всегда это знал. И знал, что ему не будет везти вечно — удача переменчива.

— Главный Пилот у нас еще и скраер?

— Не говори при мне этого слова.

— Мой сын умирает, а Главный Пилот придирается к словам.

— Было бы лучше, если бы ты вообще со мной не разговаривала. — Соли стукнул себя кулаком по носу так, что пошла кровь — об этом мне несколько лет спустя рассказала Жюстина.

Мать взяла на нартах мешочек с кремнем и стала разбирать камни.

— Я решилась, — сказала она. — Сделаем сверло и выпустим кровь. Поможешь мне, Жюстина?

Жюстина занималась тем, что выбивала лед из мехов и жевала кожаную подкладку, чтобы ее размягчить.

— Конечно, помогу, — отозвалась она, — если ты правда считаешь нужным дырявить его бедную голову — но это очень опасно и вряд ли ему поможет, но я все равно готова, хотя и боюсь за него — а как же мы снимем боль, когда будем сверлить? Ох, Мойра, подумай как следует!

— Бросьте. — Соли явно не одобрял готовность Жюстины помочь сестре, и его лицо от гнева приобрело меловой оттенок. — Подождем, когда он умрет — собакам легче будет. Опустим его в прорубь и его жирного дружка заодно.

— Леопольд, что ты такое говоришь! — ахнула Жюстина, а мать плюнула.

— Главному Пилоту кажется, будто он знает, что говорит, но знает он далеко не все.

— Не надо со мной разговаривать.

— Главного Пилота следовало бы уведомить…

— Пожалуйста, помолчи.

— Мой сын умирает, — низким, охрипшим от ярости голосом бросила мать.

— Ну и пусть его.