Неверная

Конечно, большинство раненых понимали, что они далеко не великие поэты, и чувствовали, что их жизнь кончена. В них въелся запах поражения – тяжелый, затхлый, с примесью бессонницы, горечи и сигаретного дыма. Они постоянно ворчали, жаловались на Абделлахи Юсуфа, лидера ДФСС, который выбирал любимчиков и назначал на высокие должности родственников из своего субклана. Почти все, кто был не из Мачертен, ушли из-за Абделлахи Юсуфа. Но даже те, кто остался, продолжали ругать его.

Абделлахи Юсуф был Омар Махамуд, а мама всегда говорила, что мужчины из этого субклана вечно думают, что должны всеми управлять, но у них ничего не выходит. Конечно, мама сама была замужем за мужчиной Осман Махамуд, потому так и думала. Для сомалийцев все сосредоточено на их семье. Люди Осман Махамуд – высокомерны. Дхулбаханте – упрямые. Исак жуют кат.

Все дело вот в чем. Я – Осман Махамуд, потому что тринадцать поколений назад у меня был предок по имени Махамуд, у которого был сын Осман. На самом деле у Махамуда было трое сыновей – возможно, и больше, но только трое из них оказались сильны настолько, что смогли основать свои субкланы. Старший брат – Осман – был прирожденным воином и лидером, вот почему люди Осман Махамуд такие высокомерные. Они чувствуют, что рождены править. Младший сын – Иссе – был поэтом и пастухом, поэтому люди Иссе Махамуд, как моя бабушка по папиной линии, продолжают заниматься этим по сей день. А Омар был вечно недовольным средним сыном, вот почему у людей Омар Махамуд никогда ничего не выходит.

Недовольство не утихало. Из-за того что снабжением в ДФСС занимались неподходящие люди, оружия не хватало, обмундирование не успевали привезти вовремя. Солдаты, которые играли с нами, через неделю уже были мертвы. Шла настоящая бойня, сотни людей были покалечены или убиты. Вот о чем говорили мужчины, и мама слышала это, пока готовила. Папа всегда рассказывал о своей борьбе как о прекрасном подвиге, но мама понимала, что на самом деле вокруг царит смерть и хаос, а все ее мечты о независимости и свободе Сомали рассыпаются на глазах.

В доме почти не было сомалийских женщин, а мы были единственными детьми. Все остальные лидеры повстанческой армии отправили свои семьи в Кению, в семи сотнях миль к югу, где жило много сомалийцев. Так что маме приходилось воспитывать нас в окружении мужчин. Она ненавидела это.

Многие из них требовали, чтобы она готовила им чай, жевали кат и бросали огрызки где попало. Однажды мама застала нас с Хавейей с пустыми чашками в руках, мы изображали, что пьем чай, помахивая окурками и жуя старые листья кат.

– Я не могу растить дочерей в таком месте! – кричала она на отца. – Думаешь, они всегда будут детьми? Девочки не должны жить в бараках с мужчинами! Что ты творишь со своей семьей?

Нам с Хавейей было обидно, что жалкие крохи времени, которые Абех проводил с нами, уходят на ругань. Мне было невыносимо слышать, как родители ссорятся. Хотя папа никогда не поднимал руки на маму, иногда он очень сердился. Однажды мы увидели, как к дому подъехала «скорая помощь», и отец ворвался в нашу комнату, пылая гневом. Кто-то из его людей замахнулся на него во время спора, и тогда папа, избив его, сломал ему ногу.

Мама забеременела, но мальчик родился мертвым. Несколько недель она провела в больнице и вернулась оттуда молчаливой, грустной и неожиданно враждебной.

Через год после нашего переезда в Эфиопию отец решил, что мама права: нам будет лучше в Кении, рядом с другими семьями беженцев. Мама не хотела снова ехать в страну неверных, но последнее слово было за папой.

* * *

Вот как вышло, что к десяти годам я успела пожить при трех разных политических системах, которые никуда не годились. Полицейский режим в Могадишо морил население голодом, принуждая людей к покорности. Законы ислама в Саудовской Аравии ставили половину своих граждан в один ряд с бесправными животными, считая женщин недостойными внимания. А традиционная клановая система в Сомали помогала в трудную минуту, но приводила к взаимным подозрениям, интригам и жажде мести. Пройдет всего несколько лет, и клановая вражда обострится настолько, что в Сомали разразится одна из самых страшных гражданских войн на африканском континенте.

Но, конечно, тогда я всего этого не знала.

Глава 5. Тайные свидания, секс и запах сукумавики

В июле 1980 года мы прилетели в Найроби. Мама была категорически против переезда: мало того что кенийцы, как и эфиопы, были неверными, так они еще и выглядели иначе, чем мы. Мама считала их недочеловеками, каннибалами, грязными разносчиками всякой заразы. Она называла их abid – рабы, dhagah – камни и gaalo – неверные. Бабушка называла кенийцев вонючими. А ведь она могла найти дорогу в пустыне по запаху дождя или, только понюхав воздух рядом с женщиной, определить, беременна та или нет. Все десять лет, которые мы прожили в Кении, они обе относились к кенийцам так же, как когда-то саудовцы относились к нам.