Там все как всегда, чисто и просторно. Щурюсь в сторону Рании, которая перебирает в руках маленькое полотенце и смотрит на меня с жалостью. Ну, вот какого хрена? Ненавижу, когда люди так на меня смотрят. Я достойна куда более ценных эмоций. Уважение, восхищение моим талантом, ненависть на худой конец. Но без вот этой щенячьей жалости. Тошнит.
– Я приготовила вам завтрак, – она ставит передо мной тарелку с яйцами и тостами, а рядом чашку с кофе.
– Спасибо, – подпираю голову рукой и веду пальцем по ободку чашки. Аромат не бодрит.
– Соня, – женщина присаживается на соседний со мной стул, – у меня сердце разрывается, когда я смотрю на то, что вы с собой делаете и на бедного Рената.
Супер.
– И где же он бедный? Вы только посмотрите на все вокруг. Ренат ужасно богат, без меры.
– Соня, – в ее голосе слышится упрек, – вы понимаете, что я говорю о семье.
– Мда, мы же семья с ним, – смотрю на дорогущее кольцо на пальце, – связаны намертво.
– Жена не может позволять себе такое отношение к мужу, поймите. Не знаю, как было у вас в семье, но это неправильно.
– Как было у меня в семье, вам лучше не знать, – я пожимаю плечами, – ваша нежная восточная душа не переживет такого.
– Вас не любили, поэтому вы такая? Не умеете сами?
Приехали.
– Любили, папа был лучше всех. Ну а мама старалась, как могла.
Мама, мама, мама. Что с нее возьмешь, певичка, которая ничего не достигла и потеряла голос, да еще с ребенком на руках и мужем, вечно пропадающим в мастерской. Ей было сложно. Как результат, сложно было и мне. Но кто-то же должен был быть в ответе за все проблемы в ее жизни.
– Вы же понимаете, чем все может закончиться, если вы будете упрямиться? – она протягивает ладонь и нежно поглаживает меня по запястью.
– И чем же? – я напрягаюсь.
– Ренат возьмет себе другую жену. Ласковую и добрую, которая будет любить. У них появятся дети, а вам останется только смотреть на все это и жалеть, что не смогли переступить через свою гордость, – она качает головой, – я уже видела такое, Соня. Не губите себя.
Вот, значит, как.
Хочешь жить хорошо, завяжи свою гордость узлом и ползи на коленях к хозяину. Улыбайся и с энтузиазмом прыгай в койку. Не хочешь же быть второй? Старайся, работай, ублажай.
Ренат и вправду думает, что я такой стану? Посижу взаперти пару месяцев и приползу? Стану шелковой? Выброшу все свою жизнь на помойку и стану приставкой к его эго?
Да я лучше сдохну.
– Рания, вы ведь уже все сделали, идите домой, – хлопаю ее по руке, – вас там наверняка дети ждут.
– Ждут, – она поднимает на меня глаза, – вам не с кем поговорить, Соня. В этом дело. Нельзя одной. В городе есть православная церковь, сходите, помолитесь. Бог всегда поможет увидеть верное решение и вам станет легче. Уверена, Ренат опустит вас в церковь. Нельзя становиться между человеком и богом.
– Что? – у меня от произнесенного отвисает челюсть, – в церковь? Я? – мотаю головой. Только этого мне не хватало, – я атеистка всю жизнь была и всю жизнь буду.
Ее глаза расширяются, и лицо становится бледным как полотно.
– Вы неправильная, – шепчет она и пятится из кухни, – Ренат такой греховной жены не заслужил, бедный мужчина.
– А вы ему скажите, чтобы развелся со мной, – отпиваю кофе, – найдет себе послушную, вас таких тут много.
Рания ничего не отвечает, быстро разворачивается и выбегает. Как будто черта во мне увидела.
Напугала.
Надо было полегче, наверное. Хотя, как еще сказать, что ты атеист? Извиниться перед этим или что?
Вера – это всегда вопрос веры, и я никогда и ни с кем не спорю о его наличии в душе. Каждый решает для себя сам. Но и я имею право не верить, если не хочу. Папа вообще считал ее инструментом управления массами.
Допиваю кофе и отставляю от себя завтрак, когда мало двигаешься и много спишь, почти не тратишь энергию, и восполнять ее не требуется.
Иду к большому панорамному окну в гостиной. Стоишь как на вершине мире. Внизу блестит нереальный стеклянный город, шпили тянутся ввысь ко мне, но дотягивается не каждый. У Рената действительно слишком много денег, без меры. Последний этаж самой высокой башни. Выше только облака. Сажусь в удобное кресло недалеко от окна и застываю. Чувствую себя одной из своих скульптур, которую поставили в выбранном месте, и теперь мне предстоит украшать собой пространство вокруг и жизнь своего мужа.
– Рания уволилась, – Ренат садится на пол спиной к окну и прислоняется затылком к стеклу.
– Хм, – смотрю расфокусированным взглядом мимо него, – с чего вдруг?
– Ты не веришь в бога.
– Д-да, прикинь?
– Здесь не любят атеистов, осторожнее, Соня. К иноверцам относятся вполне терпимо, но не к таким, как ты?
– Ух, Ренат. А во что веришь ты?
– Я бизнесмен, Соня. Мне приходится быть гибким.
– Стой, я знаю, – поднимаюсь с кресла, – твой бог – Капитал, – меня разбирает нездоровый смех, -
«Я ем города, морями запиваю,
Моя борода небо заслоняет,
Гром и молнии, туманы и дожди,
Мои ботинки лижут министры и вожди…» *(Ляпис Трубецкой «Капитал»)
– О тебе даже песню написали, Ренат.
– У тебя красивый голос, Соня.
– Знаю, найди другую прислугу.