Nevermore

В обычной ситуации я ответил бы на предложение Крокетта проводить меня на Эмити-стрит вежливым, но твердым отказом, поскольку, несмотря на поздний час и пугавшие меня пустынные дороги, простиравшиеся между домом Монтагю и моим жилищем, в нормальных обстоятельствах я бы не нуждался в подобной помощи. Но чудовищные события этого дня до такой степени расстроили мои нервы, что я не только принял предложение полковника, но и положительно обрадовалсяему.

Даже в обществе Крокетта долгий путь домой казался весьма утомительным, учитывая мое состояние полного эмоционального и физического истощения.Читатель легко вообразит мое радостное удивление и даже восторг, когда, выйдя вместе с Крокеттом из обиталища Монтагю, я увидел возле крыльца красивую коляску, поводья которой были обмотаны вокруг коновязи.

Развязав поводья, полковник сел в экипаж и пригласил меня сесть рядом.

— Мистер Поттер, хозяин гостиницы, одолжил мне эту тележку на то время, что я остановился в Балтиморе, — сообщил мне мой спутник, пока я устраивался. — Сказал, что человек в моем положении должен разъезжать по всей форме. — И, подернув поводья и прищелкнув языком, Крокетт заставил лошадку стронуться с места.

Пока мы ехали по залитым лунным светом улицам, ритмичное колыхание коляски в сочетании с глухим перестуком копыт по камням мостовой погрузило меня в состояние близкое к месмерическому трансу.Веки словно свинцом налились — голова опустилась на грудь — плечи согнулись — рот слегка приоткрылся. В этом полусонном состоянии, лишенный не только дара речи, но и способности связно мыслить, я тупо сидел подле своего спутника и до такой степени не замечал даже, как и куда перемещается наш экипаж, что вздрогнул и чуть не вскрикнул, когда коляска внезапно остановилась и покоритель границ возвестил:

— Прибыли, старина! Отправляйтесь-ка вы прямиком в постель. Чтоб меня горохом пристрелили, если вы не вымотались вконец!

С бессвязными выражениями благодарности я выбрался из коляски и побрел к двери в свой дом.

— Завтра вечером загляну повидать вас и ваших славных девочек, — сказал на прощание Крокетт и, ловко маневрируя, развернул коляску и направился обратно в ту сторону, откуда мы приехали.

Душевная усталость достигла такой степени, что я не понял последних слов Крокетта и не догадывался, с какой целью он собирается навестить мой скромный домашний очаг, да и не беспокоился об этом. Все мои помышления в тот миг сосредоточивались на прекрасном, несказанно желанном предмете, пребывавшем за стенами моего жилища. Я подразумеваю, конечно же, свою постель.

Вез шума проскользнув в дом, я аккуратно прикрыл за собой дверь и чуть помедлил в прихожей. Внутри было тихо и темно, как в гробнице. Очевидно, Матушка не заметила, как я тайно покинул наше жилье после ужина. Если бы мое отсутствие было обнаружено, я бы, конечно же, застал ее за кухонным столом, тревожно ожидающей моего возвращения.

Я пробрался по неосвещенному, но знакомому мне даже на ощупь коридору до своей комнаты, осторожно приоткрыл дверь и проник внутрь. Занавески на окне оставались незадернутыми, и лунный свет, призрачный и бледный, струился сквозь незакрытые окна. Столь велика была моя усталость, что необходимость сменить уличную одежду на ночную рубашку повергла душу в отчаяние. Доковыляв до постели, я рухнул лицом вниз и тут же погрузился в сон.

Для тех, кто каким-либо физическим или эмоциональным недугом был на долгое время лишен отдыха, не остается ничего столь страстно желанного ни на земле, ни на небе, как сон.

С мучительной ясностью эта истина воплощена в пользующемся заслуженной славой монологе раздираемого страстями протагониста шекспировского «Макбета», этой величественной, хотя не вполне продуманной по своим мотивировкам трагедии:

Почудился мне крик:
«Не надо больше спать! Рукой Макбета
Зарезан сон!» — Невинный сон, тот сон,
Который тихо сматывает нити
С клубка забот, хоронит с миром дни,
Дает усталым труженикам отдых,
Врачующий бальзам больной души,
Сон, это чудо матери-природы,
Вкуснейшее из блюд в земном пиру. [33]

Но хотя мало в литературе пассажей,способных сравниться с этим своей возвышенностью, здесь не отражен столь же существенный противоположныйфеномен, а именно: до какой степени сам сон порой оказывается источником не исцеления, утешения и ободрения, а совершенно иных состояний — нервного возбуждения, душевной тревоги и обессиливающей усталости.