Спас его отец, вовремя вспомнивший о сыне. Он подхватил Ремуса и поспешил увести его, так как они итак уже запаздывали к ужину. За месяц Ремус прочитал почти все учебники, что были куплены для школы, восхищаясь новыми знаниями. Первого сентября он поднялся в шесть утра, не в силах унять волнение. Он приготовил для родителей завтрак (самому кусок в горло не лез), десять раз перепроверил чемодан, не забыл ли чего. Ну и под конец он просто сидел на кровати и думал. Он думал о школе, о себе…
Ремус думал, что лучше ему стать одиночкой, никого к себе не подпускать. Это странно, это сложно, но это безопасно. И для него, и для остальных.
Но какая ирония! Уже в поезде к нему подсели сперва незнакомый тогда мальчишка, потом мальчик из магазина «Всё для квиддича» по имени Джеймс и, наконец, паренёк из «Флориш и Блоттс» со странным именем Сириус.
После в их купе заглянула весьма странная пара: рыжая девочка, с которой Ремус столкнулся в Косой Аллее и тощий болезненного вида мальчишка с чёрными сальными волосами и крючковатым носом. Сириус и Джеймс едва не подрались с этим бедолагой, но Лили успела его увести, обругав заодно обоих дураков.
Всё по той же иронии четверых мальчишек из одного купе отправили на один факультет Гриффиндор. Уже тогда Ремус понимал, что не сможет долго держаться от них подальше. Он буквально за голову хватался: Джеймс и Сириус были такими задорными, дружелюбными, оптимистичными, вечно и заразительно смеющимися. Но самое страшное — через месяц после начала учёбы мальчишки поставили себе цель: подружиться с Ремусом во что бы то ни стало. И чёрт возьми! Им это удалось!
С каждым месяцем их дружба крепла, Ремус был с ними почти счастлив. Только в полнолуния, сидя в Визжащей хижине, мальчик понимал, что он обязан остановиться, разорвать дружбу, во что бы то ни стало, как больно ни было бы. Но после того, как он усталый и обессиленный выходил из больничного крыла, когда в башне Гриффиндора его встречали счастливые улыбчивые друзья, его решимость улетучивалась, словно влага на раскалённой сковородке.
А ведь он им врал! Он говорил, что болеет мать, что его срочно вызывают родители, что… Боже, да сколько же вранья было! А они… друзья даже писали для него конспекты по Истории Магии, на которой все трое безбожно спали! Со стороны Джеймса и Сириуса (Особенно Сириуса!) это был настоящий подвиг! Ну, а когда Ремус по-настоящему слёг в больничное крыло с болезнью, Мародёров было не оттащить от его кровати — они сидели, болтали, приносили Ремусу горы шоколада, книги, учебники, рассказывали о том, что прошли за день и как они наваляли слизеринцам!
Ремус никогда в жизни не был так счастлив, как тогда.
И вот теперь… Конечно, могло быть всё гораздо, гораздо хуже. Могла, например, зайти Кэтрин. Она бы не поняла. Или Северус Снейп. О… он был бы счастлив, если бы Ремуса выгнали из школы, если бы он стал всеобщим изгоем. Или ещё кто-нибудь из учеников мог прийти. Но Ремус не хотел, чтобы случилось именно так. Он хотел сам ей рассказать курсе на пятом-шестом. Или чтобы она сама пришла к такому выводу, а не застукала его в больничном крыле, когда он беспомощен, слаб. «Всё должно быть иначе… Не так, не так, не так!» — снова и снова думал он, ворочаясь в постели. Мерлин! Кровать казалась ему каменной, одеяло давило тяжким грузом. Внезапно дверь приоткрылась, в щёлку шагнула Марисса, закрыв за собой створку. Она, молча, подошла к нему, села на его кровать. Какое-то время Ремус ловил её взгляд, гадая, что же она думает теперь. Но девочка, хмурясь, смотрела перед собой, синие глаза были задумчивы. Ремус предпочёл бы провалиться сквозь землю! Но пока он мог лишь натянуть на голову одеяло и надеяться на лучшее. О чём она думает? Что собирается сказать? Она злится? Презирает его? Подбирает слова, чтобы попрощаться? Или обнадёжить? Или её заставили сюда прийти, и теперь девочка перебарывала своё отвращение? О, Мерлин, почему она молчит? Это молчание было ему в тягость. — Неужели ты действительно думал, что я перестану с тобой общаться после такого? — заговорила, наконец, она. От неожиданности Ремус вздрогнул.
Он ожидал чего угодно, но не таких слов. В её голосе были обида, возмущение и упрёк, но ни капли отвращения или страха.
— Вылезти не хочешь? — Ремус не ответил, в горле встал ком. — Как хочешь.