Невеликий комбинатор

Черная «Волга» тронулась от подъезда. На заднем сиденье между двумя плечистыми сотрудниками ерзал гражданин Теплов, одетый в телогрейку и кирзовые сапоги, заранее приготовленные заботливым сыном. Во рту у него торчал кляп из скомканного пионерского галстука, а в темно-серых, почти стальных глазах стояли слезы. Прорыв в новую жизнь снова не состоялся…

Из окна третьего этажа вслед отъезжающей машине смотрел октябренок Павлик. Он проводил папу долгим взглядом и до боли сжал в ладони звездочку с дедушкой Лениным, укрепляя уверенность в собственной правоте.

Глава 2 Бремя разбрасывать шапки

Человек лежал плашмя на койке в камере следственного изолятора КГБ. К нему в трехместный застенок никого не подселяли. Это психологическое «ноу-хау» предназначалось не очень матерым врагам. Пустые койки как бы намекали на возможное бесследное исчезновение без права переписки. Интеллектуалам было положено пугаться до икоты. Метод действовал. От одиночества и страха человек жалобно поскуливал в подушку. Протестующе, но тихо. Чтобы не привлекать внимания.

До знакомства с государственной безопасностью Роман Романович Лысинский был инженером. Он всю жизнь тяжело трудился в легкой промышленности. И с рождения до ареста ничего не имел против советской власти. Как, впрочем, и против любой другой. Поэтому факт водворения в тюрьму поверг его в шок. Для примерного труженика это было сродни высшей мере. Причем поводом для репрессий стала сущая мелочь. Просто однажды на гражданина Лысинского пало швейно-экономическое прозрение. Оно накрыло его вечером на кухне. Роман Романович схватился за перо и по пунктам расписал недостатки социализма в пошивочном цехе.

Изложение причин хренового качества, сплошного брака и убогих фасонов произведений отечественного ширпотреба уместилось на двух страницах. Оплодотворив антисоветским анализом ни в чем не повинную тетрадь в клеточку, экономический гений уснул. А вот люди в одинаковых серых костюмах не дремали. Профессионалы, сидящие в прокуренных кабинетах Большого дома на Литейном проспекте, интуитивно почувствовали неладное. За ночь густой запах антисоветчины достиг бдительных ноздрей. Записки инженера явно попахивали УМЫСЛОМ… По традиции, за Лысинским пришли на рассвете. Ровно в шесть двенадцать по Москве инженер из товарища стал гражданином.

На четвертый день заключения Роман Романович дозрел. К этому времени генералы обычно начинали рыдать, как дети. А майоры вообще писались в штаны… хуже младенцев, честное слово! Лысинский устоял. Возможно, потому что его еще не допрашивали. Более того, он стал диссидентом. То есть перестал любить марксизм-ленинизм. В глубине души. Молча. На уровне подсознания. Но все же… Он лежал и тайно обижался на государство. Наказания за это закон не предусматривал. Во всяком случае, Роман Романович на это надеялся.

К концу шестой минуты его антикоммунистической умственной деятельности заскрежетал засов. «Умеют работать!..» — потрясенно подумал Лысинский, понимая что на этот раз, скорее всего, расстреляют. Он вскочил с кровати и поспешно сел на табурет, чтобы не схлопотать дополнительную пулю за нарушение внутреннего распорядка в каземате.

Но в камеру вместо отряда беспощадных чекистов вошел один человек. Вернее даже, влетел от мощного толчка в спину. Дверь за ним тут же захлопнулась. На следственный изолятор рухнула могильная тишина. Роман Романович вздрогнул и остолбенело уставился на нового сокамерника. Постепенно и неотвратимо жуткая догадка заползла в его интеллигентную душу. Тощий тип, облаченный в телогрейку и кирзовые сапоги, явно был уголовником! Угрюмую небритую физиономию оттеняла красноватая полоса торчащей изо рта тряпки. «Худой-то какой… Наверняка убийца! — шевельнулась в парализованном страхом мозгу Романа Романовича тоскливая мысль. — А может, и людоед!»

Карл Ильич Теплов, очутившись в тюрьме, почувствовал себя нехорошо. Люди вокруг были немногословны. Это угнетало. Кляп мешал контакту с внешней средой. Интерьер тоже не располагал к оптимизму. От резкой смены родного дома на казенный дрожали колени. В уголовной среде Карл Ильич ранее не вращался. Но как настоящий художник живо представлял себе звериный оскал криминала. Предчувствия сжимали сразу все внутренние органы, вызывая урчание в животе и одышку.

Когда за спиной громыхнула дверь камеры, Теплов вздрогнул, как укушенный лошадью кавалерист. Страшная догадка пронзила его впалую грудь. Несмотря на полумрак, он отчетливо разглядел по-хозяйски восседающего на табурете полного мужчину в очках и с намечающейся плешью. Наглый мордатый тип, демонстративно одетый в цивильный костюм, явно был уголовником! Он плотоядно таращился на Карла Ильича, будто серийный маньяк на неопытную проститутку. Страх навалился на гражданина Теплова, накрыв с головой и предательски врезав под колени, так что те подогнулись. Сквозь пелену отчаяния прорезалась мысль: «Толстый-то какой… Наверняка убийца!»