Неведомый Памир

Пора было сделать небольшой привал, и я устроился на лужке у самой воды под нависшей скалой. Растянуться на мягкой траве после десятичасового карабкания - блаженство невыразимое. От усталости даже и есть не хотелось, но «аппетит приходит во время еды», и завтрак, захваченный с собой и вмиг проглоченный, показался мне просто насмешкой. Затем накатилась усталая дремота, и под мерный шум потока стал подкрадываться тяжелый сон. До темноты оставались считанные часы. Вдруг резкий цикающий звук разом снял всю дремоту. Вверх по речке, над самыми бурунами, пронеслась довольно крупная темная птица размером со скворца. Оляпка! Эта широко распространенная в нашей стране и не менее широко известная своими водолазными способностями птичка, именуемая водяным воробьем, живет и на Памире, в верховьях ледниковых потоков или в скалистых ущельях небольших речек. На берегах рек, сравнительно медленно текущих по широким памирским долинам, ее нет. Оляпке непременно нужен бурный поток, чередующийся с мелкими перекатами, и скалы, нависающие над водой. На скальных выступах, нередко в каскадах брызг, оляпки строят свои большие затейливые гнезда.

Гнездо оляпки

Гнездовая постройка представляет собой большую округлую камеру с боковым входом, внутри которой вьется уже собственно гнездо, обычная гнездовая чашечка. Постройка используется только один год, и в следующий сезон пара строит новое гнездо, нередко рядом со старым. Поэтому можно встретить новое гнездо, а в непосредственной близости от него несколько старых гнезд на разных стадиях разрушения. Гнезда же оляпки искать довольно легко. Нужно только, идя вдоль русла, внимательно осматривать нависающие над водой скалы.

Несмотря на то, что оляпка вьет свое гнездо низко, доступно оно далеко не всегда. Нередко подойти к гнезду можно только по воде, но подчас это настолько бурный поток, что соваться в него нечего и думать. Сколько гнезд оляпки я видел на Западном Пшарте - но доступным оказалось только одно. А на Бейке к гнезду оляпки надо было подходить по горло в прозрачной ледниковой воде с температурой чуть выше нуля.

Тяжело, с внутренним стоном поднявшись на ноги, я пошел вдоль потока вниз, внимательно оглядываясь. Поток падал довольно круто, непрерывно принимая ручьи справа и слева и распухая прямо на глазах. Перепрыгнуть его было уже нельзя даже в самых узких местах, и приходилось либо выискивать перекаты с торчащими камнями, либо лезть в воду, намокая по пояс.

На высоте 4200 метров долина вновь резко сузилась, и поток юркнул в небольшое ущелье. Здесь он с грохотом запрыгал по ступеням-уступам, то и дело ударяясь всей массой о скальную стенку, постепенно заворачивавшую вправо. На этой стенке я почти сразу же увидел гнездо, но только не оляпки, а опять же краснобрюхой горихвостки - второе за день. Удача! Между прочим, эта птичка тоже большой любитель скал и воды. Гнездо, только что обнаруженное, было свито в трещине скалы, в каких-нибудь полутора метрах над клокочущим потоком. Четыре крупных птенца испуганно затаились при моем приближении, а родители с тревожным циканьем заметались вокруг. У птичек всегда так - чем старше птенцы, тем больше беспокойства.

А вот, наконец, и гнездо оляпки! Сначала я наткнулся на старую постройку, уже слегка обрушенную, а затем, метрах в пяти от нее, показалось и новое, удачно замаскированное в карманчике скалы густой тенью, отбрасываемой свисающим выступом. Стоило мне оказаться возле гнезда, как обе оляпки, самец и самка, сразу же очутились рядом, хотя до сих пор ни одной и видно не было. Они с беспокойным циканьем скакали по камням, торчащим из воды, подергивая короткими, поднятыми кверху хвостиками, и, покуда я инспектировал гнездо, то исчезали поодиночке, то появлялись вновь. В гнезде сидел только один птенец, уже начавший оперяться. Он был какой-то вялый, спокойно лежал на моей ладони и, кажется, был бы не прочь здесь же вздремнуть. Опять та же история! Обычно оляпки откладывают пять-шесть яиц, а на Памире больше двух птенцов или яиц в гнезде я не находил. Уж слишком скудны кормом холодные ледниковые потоки.

Время близилось к пяти часам, надо было торопиться. Долина за ущельицем была почти точной копией чечектинской, только еще более пустынной. Примерно с 4 тысяч метров кончились боковые притоки, и дальше вниз речка текла, постепенно теряя воду, просачивавшуюся сквозь рыхлый шлейф наносов, по которому пролегало русло. Обычно такие речки не доносят своих вод даже до выхода в основные долины, но сейчас был июль - разгар летнего таяния снегов, и воды было много.

Идя вдоль потока, я вышел, наконец, в долину Акбайтала и к шести часам вечера добрался до Памирского автотракта. Поток, нырнув под недавно отстроенный мостик, побежал дальше, и я видел отсюда, что он достигает-таки русла Акбайтала. Правда, здесь он был раза в три меньше, чем при выходе из долинки.

В ожидании попутной машины я сидел у обочины, рассматривая исписанные страницы дневника и расшифровывая наиболее «стенографические» записи.