При ее прикосновении меня словно ударило током, но я постарался убрать накатившие эмоции как можно глубже. В желудок, не иначе. Не до них сейчас было.
— Ну? — Лео убрала руку. — Что такое человек?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Но думаю, что личность, которая стоит за этими руками и ногами, как игрушка из конструктора, собирается из приобретенного опыта. В распаде мы с Алексеем были единым целым. И это целое ясно понимало, что может выжить, только отправив более слабую часть себя в прошлое. Без полученного там опыта «полный» Алексей не был бы целым.
— Зато был бы моим! И со временем приобрел бы собственный опыт! Свой, а не твой!
Я кивнул. Объяснять, что «полный» Алексей это больше, чем я, не хотелось.
Отрешенно откинувшись на спинку кресла, Лео несколько минут меня разглядывала.
— И что теперь? — спросила она наконец.
— Не знаю. Будущее, которое я помню, закончилось. Совершенно не представляю, как все пойдет дальше.
— Расскажешь остальным?
— Нет. Конечно же, нет.
— Они имеют право знать.
— Нет, Лео, — я потер переносицу. — То есть да, имеют. Но я не думаю, что можно предавать то, что со мной произошло, огласке. А если про это будет знать практически весь институт Эванса, просочится или нет информация во внешний мир, исключительно вопрос времени. И меня либо в сумасшедший дом упекут, либо кинутся изучать все, кому не лень.
— А ты за двадцать лет от такого отвык? — печально усмехнулась Лео. — Подумай, каково сейчас ребятам… Они там… Лёх, — Лео сама вздрогнула от произнесенного вслух имени. Запнувшись, посмотрела мне прямо в глаза. — Артем, все переживают. Очень. Они должны знать!
В помещении вдруг стало невыносимо душно, очень захотелось на воздух. Даже если там дождь.
— Пойдем? — поднеся браслет коммуникатора к терминалу оплаты, я поднялся из-за стола. — Пройдемся.
Лео тоже встала. Кабинет был маленьким, так что сейчас мы почти касалась друг друга. Не удержавшись, я коснулся рукой ее плеча, шепнул, придвигаясь ближе:
— Я так по тебе соскучился…
— Не надо, — резко отстранилась Лео. — Это… это не настоящее. Ты — не он. Ты — другое.
Сердце билось где-то в горле. Разочарование волной прошлось от груди куда-то вниз, к животу, выморозив по пути руки. Стремясь как можно быстрее оказаться снаружи, я сделал шаг к занавеске, закрывавшей кабинет, и тут ощутил легкое прикосновение к предплечью. Замер, боясь спугнуть.
— Ты другое, — прошептала Лео. Ее рука дошла до плеча, скользнула по щеке, прикоснулась к старому шраму.
Я, затаив дыхание, следил за выражением ее лица. Оно медленно менялось. Раздражение, недоверие, сожаление, надежда… Наклонившись, я осторожно коснулся губ Лео, убедился, что она не против, обнял, прижал к себе. Ощутил на лице ее легкое, слегка подрагивающее дыхание. Оно сводило меня с ума.
Не было никаких лишних двадцати лет. Я снова стал Лёхой, безумно влюбленным, безумно счастливым. И абсолютно другим…
Родители признали меня практически сразу. Им было все равно, как так получилось. Главное, что сын жив, кушает хорошо, выглядит здоровым, а все остальное, сколь бы фантастичным оно ни казалось, их не интересовало. Я пытался рассказать, но быстро понял, что для разговоров есть более важные темы: здоровье отца, новое вязание матери и удалась ли тушеная курица. Курица, кстати, была великолепна.
Уходить от родителей я не спешил, хотелось подольше остаться в почти забытой квартире, где вырос. Здесь было спокойно, уютно. А за порогом притаилась неизвестность, показывая мне свой длинный язык. Лео настаивала, что я должен все рассказать ребятам. У меня на этот счет было вполне твердое противоположное мнение. Но… оказавшись с ней рядом, я потерял всякое желание отстаивать свои позиции. Наша вчерашняя встреча вывернула меня буквально наизнанку. Теперь я хотел только одного — чтобы Лео была рядом. Если для этого надо снова отдать себя в руки ученых, ставить на себе эксперименты, что ж, я готов. Тем более, как вчера заметила Лео, мне к этому не привыкать.
Кажется, я задремал на диване, уронив на себя мамино вязание. Мне снилось, как я выплываю из глубины. Из омута, в котором утонул давным-давно. Как сверху, оттуда, откуда пробиваются солнечные лучи, ко мне тянется множество рук, готовых помочь, выдернуть меня из воды. И я плыву. Гребу руками туда, наверх. К солнцу, небу, этим рукам.
— Лёшенька, — мама потрепала меня по взлохмаченным волосам. — Ты у нас ночевать останешься?
Чуть-чуть не доплыл…
Я улыбнулся, стряхивая сон.
— Нет, к сожалению, мне пора в Москву.
— На ночь глядя? Тогда пошли, хоть поужинаешь.
После ужина я заехал к Лео в гостиницу.
— Что решил? — спросила она, едва открыв мне дверь.
— Сдаюсь, — улыбнувшись, я поднял руки. — Расскажем ребятам, а дальше разберемся.
Попытался обнять Лео, но она, уперев мне в грудь ладонь, отстранилась.
— Артем…
То, как она меня назвала, уже не предвещало ничего хорошего, но я по инерции все еще продолжал улыбаться.
— Что случилось? Голова болит?