Неведомому Богу. Луна зашла

Джозеф перекинул подпругу и стремя через седло, лежавшее на кормушке, и приподнял его, чуть скосив луку.

— Хуанито ждёт меня в соснах, — сказал он.

— Но, Джо, не езди сейчас, ночью. Подожди до завтра, когда рассветёт. И возьми с собой ружьё.

— Зачем ружьё?

— Затем, что ты не знаешь, что он будет делать. Эти индейцы — тот ещё народ. Трудно сказать, что он будет делать.

— Он не будет стрелять в меня, — заверил его Джозеф. — Так было бы слишком просто, и уж сильно беспокоиться мне не следует. Так-то правильнее, чем брать с собой ружьё.

Томас отвязал сонную кобылу и вывел её из стойла.

— В любом случае, подожди до завтра. Хуанито никуда не денется.

— Нет, он ждёт меня сейчас. Я не могу заставлять его ждать.

Ведя в поводу свою лошадь, Томас повернулся к выходу из сарая.

— Я всё-таки думаю, лучше тебе взять ружьё, — не оборачиваясь, проговорил он.

Джозеф слышал, как он садится в седло и выезжает, тотчас же раздался удаляющийся стук копыт его лошади. Два щенка-койота и собака, выскочив наружу, в неудержимом порыве бросились за ним.

Оседлав Лоскутка, Джозеф вывел его в ночную тьму и вскочил в седло. Его глаза, отвыкшие от света фонаря, всматривались в обманчивую ночь. Склоны гор, как будто сложенных из округлой мускулистой плоти, возвышались в неясной перспективе, окутанные тёмно-лиловой дымкой.

Всё: ночь, холмы, чёрные верхушки деревьев — было нежным и дружелюбным, как объятья. Прямо впереди в небо врезались стреловидные вершины сосен.

Ночь была на исходе, и вся листва, как и травинки, шелестела, вздыхая, под свежим утренним ветром. Отовсюду доносилось хлопанье крыльев уток, чьи невидимые эскадры отправлялись в столь ранний час на юг. Завершая ночную охоту, в воздухе тяжело проносились огромные совы.

Ветер приносил с холмов запах сосен, в котором к пронзительному аромату смолы примешивался приятный дух вонючкина гнева, несмотря на расстояние, напоминавший запах азалий. Джозеф почти забыл о цели своей поездки, когда холмы протянули к нему свои нежные руки, а горы стали податливы и настойчивы, как полусонная возлюбленная. Поднимаясь по склону, он чувствовал тепло земной поверхности. Вскидывая свою большую голову, Лоскуток, вытянув ноздри, с усилием выдыхал воздух, тряс гривой, поднимал хвост, танцуя, несколько раз брыкнулся и вставал на дыбы, словно настоящая скаковая лошадь.

Джозеф подумал про Элизабет, и ему захотелось узнать, что она делает. Он не вспоминал о ней с того момента, как увидел Томаса, который, стоя в свете фонаря, ожидал его. «За ней присмотрит Рама», — подумал он.

Длинный пологий склон закончился, начался тяжёлый и крутой подъём. Лоскуток прекратил свои забавы и склонил голову к передним копытам, которыми переступал медленно и осторожно. Островерхие сосны, вонзавшиеся в небо, по мере продвижения вперёд становились всё выше и выше. Рядом с тропинкой послышался шум воды, стекающей в долину, а затем дорогу преградила сосновая роща. Её чёрная громада стеной встала на пути. Джозеф повернул направо и попытался вспомнить, как далеко до широкой тропы, которая вела к середине леса. Теперь Лоскуток пронзительно заржал, затопал копытами и замотал головой. Когда Джозеф попытался направить его на дорогу, ведущую в рощу, конь отказался повиноваться, и шпоры лишь принудили его, встав на дыбы, забить передними копытами, а кнут заставил закружиться волчком у подножия холма. Джозеф спешился и попробовал завести коня на тропу, но тот поджал ноги и не захотел двигаться с места. Приблизившись к его голове, Джозеф почувствовал, как дрожат мускулы конской шеи.

«Хорошо, — сказал он. — Я привяжу тебя здесь. Не знаю, чего ты боишься, но Томаса тут тоже что-то пугает, а Томас знает тебя лучше, чем я». Он закрепил две петли из мотка верёвки, висевшего на луке седла, вокруг ствола молодого деревца.

Тропа пролегала во мраке среди сосен. Переплетающиеся ветки закрыли даже небо, и Джозеф продвигался вперёд осторожно, выбирая место, куда можно поставить ногу, и протягивал руки, чтобы не удариться о стволы деревьев. Вокруг не был слышно ни единого звука, кроме невнятного шума ручейка, текущего где-то рядом. Затем впереди возникло серое пятно неправильной формы. Джозеф опустил руки и быстро зашагал по направлению к нему.

Шум колышущихся сосновых веток не мог проникнуть в лес, но ветер, точнее, что-то неуловимое, что содержалось в его звуках и колебаниях, принесло в рощу беспокойство. Дыхание страха разнеслось по дремлющей роще, и Джозеф шёл теперь с большей осторожностью. Бесшумно ступая по опавшим сосновым иголкам, он, наконец, вышел на открытое круглое пространство. Оно было серым, и частицы света заполняли его, покрывая тусклым глянцем небесного зеркала. Свежие ветры чуть колыхали высокие верхушки сосен, от чего иглы на них шевелились, издавая тихий свист. Огромная скала в центре поляны была чёрной, чернее, даже, чем стволы деревьев, а с нагретой стороны — бледно-синей.