Неведомому Богу. Луна зашла

Прошло, кажется, не менее часа, прежде, чем они миновали холм, и Джозеф остановил упряжку, чтобы лошади, которые, опустив головы, часто и тяжело дышали, отдохнули от подъёма.

— Видишь, — сказал Джозеф, — вот и огни. Так поздно, а братья ждут нас. Я не говорил им, когда мы приедем, но они, должно быть, догадались. Смотри, несколько огней движутся. Я думаю, кто-то ходит по двору с фонарём. Видно, Том вышел посмотреть, как там лошади в сарае.

Ночь снова обступила их. Впереди раздался тяжёлый вздох; его принёс, мягко прошелестев в сухой траве, тёплый ветер из долины.

— Кто-то злой вышел в ночь. Даже в воздухе веет чем-то враждебным.

— О чём ты говоришь, дорогой?

— Я говорю о том, что погода меняется. Скоро здесь будет ураган.

Ветер усилился и донёс до них протяжный вой собаки. Джозеф в раздражении уселся на козлы.

— Наверное, Бенджи поехал в посёлок. Говорил я ему, чтобы он не ездил, пока я не вернусь. Ведь воет-то его собака. Каждый раз, когда он уезжает, она воет всю ночь.

Он натянул поводья и прикрикнул на лошадей. Они медленно тронулись с места, но тотчас же их шеи изогнулись дугой, а уши встали торчком. Теперь стук копыт скачущей галопом лошади был слышен и Джозефу с Элизабет.

— Кто-то приближается, — сказал Джозеф. — Может быть, это Бенджи скачет в посёлок. Если смогу, я задержу его.

Топот копыт всё приближался, и внезапно появился всадник на вздыбленной лошади.

— Это вы, дон Джозеф? — раздался пронзительный голос.

— Да, Хуанито, в чём дело? Что тебе надо?

Подъехал верховой на лошади, и тот же пронзительный голос произнёс:

— Вскоре я понадоблюсь вам, друг мой. Я буду ждать вас у скалы в соснах. Я ведь не знал, сеньор. Клянусь вам, я не знал…

Им было слышно, как глухо звякнули шпоры. Лошадь захрапела и прыгнула вперёд. Из-за холма до них донёсся её быстрый топот, Джозеф взял кнут и хлестнул лошадей, которые побежали рысью.

Элизабет заглянула ему в глаза.

— В чём дело, дорогой? Что он имел в виду?

Он вскинул руки, а затем, опустив их, натянул поводья, и ещё раз подстегнул лошадей. Обода колёс лязгнули о камни.

— Понятия не имею, что здесь творится, — сказал Джозеф.

— Знал я, ночь будет скверной.

Теперь они были уже на равнине, и лошади было снизили скорость, но Джозеф принялся резкими ударами нахлёстывать их, и они перешли на торопливый бег. Повозка накренилась, на узкой дороге её шатало из стороны в сторону, так что Элизабет пришлось поджать ноги и кистями рук обхватить предплечья.

Теперь им уже были видны дома. На навозной куче стоял фонарь, и его свет отражался от свежепобеленных стен сарая. Окна двух домов были освещены, и когда повозка проезжала мимо них, Джозефу были видны в беспокойстве передвигающиеся там люди. Навстречу им вышел Томас и остановился возле фонаря. Он взял лошадей под уздцы и стал ладонями поглаживать их шеи. С лица его не сходила ухмылка.

— Быстро вы доехали, — сказал он.

Джозеф спрыгнул с повозки.

— Что здесь случилось? По дороге я встретил Хуанито.

Томас снял хомуты и принялся расстёгивать сбрую.

— Мы ведь знали, что когда-нибудь это случится. Мы как-то про это уже говорили.

Из темноты рядом с повозкой появилась Рама.

— Элизабет, я думаю, что вам лучше пройти со мной.

— Что случилось? — воскликнула Элизабет.

— Идите со мной, дорогая, я всё вам расскажу.

Элизабет вопросительно посмотрела на Джозефа.

— Да, ступай с ней, — сказал он. — Ступай с ней в дом.

Оглобля шлёпнулась на землю, и Томас освободил от упряжи потные лошадиные крупы.

— Я оставлю их здесь ненадолго, — словно извиняясь, сказал он и перебросил упряжь через изгородь загона для скота. — А сейчас пойдём со мной.

Джозеф, не отрываясь, смотрел на фонарь. Он поднял и развернул его.

— Это, конечно, Бенджи, — сказал он. — Он тяжело ранен?

— Он мёртв, — сказал Томас. — Он мёртв уже целых два часа.

Они вошли в домик Бенджи и через тёмную гостиную прошли в спальню, где горела лампа. Джозеф заглянул в искажённое мукой лицо Бенджи, замершее в момент наивысшего страдания. Из-под перекошенных судорогой губ виднелись зубы, разбитый нос покраснел. Два полудоллара, положенные на его глаза, тускло мерцали.

Джозеф медленно перевёл взгляд на окровавленный нож, лежащий на столе рядом с кроватью. Ему показалось, что он смотрит вниз откуда-то с большой высоты, и странное, всё подчиняющее себе спокойствие с неожиданным привкусом всезнания наполнило его.

— Это сделал Хуанито? — полуутвердительно спросил он.

Томас взял нож со стола и передал его брату. А когда Джозеф отказался взять его, положил нож обратно на стол.

— В спину, — сказал Томас. — Хуанито поскакал в Нуэстра-Сеньора взять на время пилку, чтобы отпилить рога у того быка, у которого они отросли, как у чёрта. А вернулся он очень быстро.

Джозеф заглянул в кровать.

— Давай накроем его. Давай завернём его во что-нибудь. По дороге я встретил Хуанито. Он сказал, что ничего не знает.

Томас мрачно усмехнулся.

— А откуда он мог знать? Лица-то он не мог видеть. Он увидел и пырнул ножом. Он хотел поехать и признаться, но я велел ему подождать тебя. Так что, — сказал Томас, — единственное решение суда будет против нас.

Джозеф обернулся.