Неутомимые следопыты

— Ясно какие! — хитро прищурил глаза Комиссар. — Тарапуньку и Штепселя… Или Мирова и Новицкого…

Но когда же мне изучать образцы, когда до концерта времени вовсе не осталось.

— Костенька, — вкрадчиво пролепетал я. — Ведь Тарапунька и Штепсель — их же двое. Можно я Лешку Веревкина возьму в помощники? У него все равно аппарат испортился.

— Бери, конечно!

А Лешка хорош. Как услышал, что нам вдвоем надо объявлять номера, сразу начал выкручиваться. Но потом согласился. Стали мы с ним вдвоем обсуждать, как нам вести программу.

— Давай так, — сказал Веревкин, когда я вспомнил про Тарапуньку и Штепселя. — Лучше не как эти всем известные конферансье, а как Николай Озеров и Владимир Маслаченко: полконцерта ты будешь вести, а полконцерта я.

— Ну, Лешка, это, по-моему, просто скучно будет. Ведь это концерт, а не хоккейный матч.

— Мало ли что скучно. Нам ведь никто задания не давал, чтобы все с хохоту померли. Главное, объявлять нужно погромче, вот так. — Тут Веревкин подпрыгнул, выпучил глаза и заорал оглушительным голосом: — Выступает выдающийся акробат нашего класса Борис Кобылин!

— Вот здорово! — обрадовался я. — У тебя, Лешка, очень хорошо получается. Лучше, знаешь, ты один объявляй, а я тебе из-за занавеса стану подсказывать.

— Вот еще! — возразил Веревкин. — Во-первых, не ты у меня помощник, а я у тебя. И потом подсказываю я лучше. Помнишь, как я на ботанике тебе подсказывал?

— Еще бы не помнить. Ведь это из-за твоей подсказки Анна Ивановна мне двойку поставила.

— А ты бы учил получше, вот и не было бы двойки.

— Ладно уж, — миролюбиво сказал я. — Не время сейчас спорить. Знаешь что, — внезапно осенило меня, — давай вместе.

— Хором?

— Зачем хором? Просто один номер ты, другой я.

Мы с полчаса спорили, охрипли от крика, утомились и в конце концов решили: будь что будет.

Концерт подготовили длиннющий. Впрочем, возможно, это только мне так показалось, потому что мне нужно было объявлять номера. Пригласили всех школьников. Даже малышей. Комиссар сообщил по секрету, что Вера Федоровна приготовила такой сюрприз, что все ахнут.

И вот наступил день концерта. С утра меня пробирал озноб. Не то, чтобы я боялся, как бы чего-нибудь не случилось, а просто чувствовал себя не в своей тарелке. Зато Веревкин был в преотличном настроении и даже хорохорился:

— Ничего не бойся, Сережка. Все будет в полнейшем порядке. Главное, помни: объявляй погромче. Иди пока, тренируйся.

Я побрел за сцену. Там стоял шум и крик. Кто пел, кто танцевал… Борька Кобылин выжимал на коврике стойку. Второе звено в полном составе последний раз повторяло свои пирамиды. В углу Олежка Островков — он должен был показывать фокусы — ругал сумрачного Гешку Гаврилова:

— Совсем ты ослеп, Гешка! Не видишь, что ли? Сел прямо на мою волшебную коробку. Ну что я теперь без нее делать буду?

Я набрал в грудь побольше воздуха, да как гаркну что было сил:

— Выступает выдающийся ученик нашего класса!..

Борька Кобылин как стоял на руках, так и брякнулся на пол. Второе звено в полном составе вдруг все рассыпалось на отдельные части. У Слежки Островкова попадали из рук все его коробки. Весь красный от негодования Комиссар подлетел ко мне.

— Ты что тут разорался? Тебя только не хватало. Гляди — всех напугал!..

Хотел было я ему объяснить, что это репетиция, а у меня из горла какой-то писк вырывается: пропал голос.

— Иди на сцену! — кричит Костя. — Сейчас будем начинать!

Побрел я на сцену ни жив ни мертв. А навстречу мне Лешка идет, белый как сахар.

— Ой, Сережка, придется тебе одному весты концерт. У меня гляди-ка что случилось.

Поворачивается ко мне спиной, а у него на штанах здоровенная дыра.

— Ты нарочно, — засипел я, — нарочно штаны порвал. Ну и делай, что хочешь. У меня, слышишь, голос пропал совсем от твоей тренировки.

— Это ты сам нарочно потерял голос! — заорал Веревкин. — Разве я виноват, что там, за сценой, со всех сторон гвозди понатыканы! Как же я выйду на сцену такой… такой рваный?

Вдруг он уставился на меня, вытаращив глаза. Пальцы скрючил. У меня от ужаса по спине побежали мурашки. А Лешка еще как прыгнет да ка-ак зарычит… Кинулся я от него в сторону.

— Лешка, — сиплю. — Ты что это? С ума, что ли, сошел?.. А кто же объявлять будет?..

Веревкин остановился и принялся сосредоточенно скрести у себя в затылке.

— Здорово у тебя горло прихватило. Да ладно, не бойся. Это я так просто, попугать тебя хотел. Я слыхал, от испуга голос иногда возвращается.

— Балда ты, Лешка, — разозлился я. — От испуга люди только заикаться начинают. Не хватает еще, чтобы я заикаться стал.

— Что же делать? — в отчаянии произнес Веревкин.

— Знаешь что! — вдруг осенило меня. — Тебе же к публике спиной поворачиваться не нужно. Выйди себе на сцену, объяви номер, а потом вот так и попяться, и попяться…

Я показал ему, как надо пятиться, и больно ударился спиной о какой-то угол. Смотрю — это ребята стол на сцену тащат. Комиссар бежит впереди всех и размахивает красной скатертью.