Неутомимые следопыты

Первым у нас в списке значился какой-то Леонид Алексеевич Вольский. Против его фамилии стояла цифра «26». Это означало, что он живет в двадцать шестом доме. Ольга Александровна сказала, что не раз бывала у него дома. «Забавный старичок, — промолвила она с доброй улыбкой. — Он вам непременно должен понравиться». Но чем — не объяснила.

Вот и дом старинной постройки. Быстро отыскав дверь со множеством звонков, под одним из которых виднелась фамилия «Л. А. Вольский», Женька надавил кнопку.

— Сей-час, сей-час, — нараспев раздалось за дверью. — И-ду, и-ду…

Щелкнул замок, дверь распахнулась.

— Нам к Леониду Алексеевичу, — смело сказал Женька.

— Милости прошу, — отступив чуть в сторону и сделав приглашающий жест, объявил хозяин квартиры.

Вероятно, Вольский еще не причесывался, потому что седые пышные волосы топорщились у него во все стороны.

— Прошу располагаться, — произнес он, когда мы разделись и вошли в просторную комнату, казавшуюся тесноватой из-за обилия мебели. — И честно скажу: сгораю от любопытства узнать, чему я обязан посещением столь симпатичных юношей.

— Вы, наверно, артист, — не подумав, выпалил я.

— Увы, мой юный друг, все мы артисты в этой запутанной трагикомедии, называемой жизнью, — отозвался он, усаживаясь в старинное кресло. — Итак, осмелюсь спросить, чему обязан вашим столь ранним визитом?

Пока Женька объяснял, для чего мы пришли, я смог оглядеться получше. Все стены до самого потолка были увешаны картинами в золоченых и коричневых рамах. На них большей частью изображались ветхие лачуги и развалины. В углу, рядом с окном, стоял широкий письменный стол. На нем, распластав крылья, возвышалась большая деревянная птица на подставке. «Эге, — подумал я. — Так вот почему Ольга Александровна говорила о забавности Вольского».

Затем внимание мое привлекла груда монет. Чтобы лучше их разглядеть, я даже привстал с места, что, разумеется, не укрылось от острого взора Леонида Алексеевича.

— Что вас такое там заинтересовало, мой юный друг?

Я смутился и спросил, для чего на столе так много денег.

— Да ведь я нумизмат, — произнес Вольский. — Вот тут ваш товарищ произнес целую речь, и довольно горячую, о революционном прошлом нашей улицы. Ах вы, юные историки и исследователи времен и народов. — В его голосе я уловил нотки скрытой теплоты. — Да, и я тоже был молод. И я стремился создать свою Героическую симфонию или написать «Макбета», построить Эйфелеву башню и изобрести электрическую лампочку… Но миру неугодно было сделать меня своим избранником. Все мы лишь песчинки в космосе. Из ничего появились и в ничто уйдем.

Хотя мне было и не все понятно из того, что он говорил, но высказывался он очень красиво.

— Вещи! — поднимаясь во весь рост, воскликнул Леонид Алексеевич. — Вещи, вот что бессмертно. Что знали бы мы о египетском фараоне Хеопсе, если бы он не воздвиг свою знаменитую пирамиду? Кому был бы известен Фултон, если бы он не создал парового двигателя? Только вещи, переходя от поколения к поколению, оставляют память в людских сердцах.

Он говорил громко и торжественно, шевеля большими своими усами, насупив лохматые брови, поднимая вверх тонкий, словно школьная указка, длинный указательный палец.

— Ну-ка подойдите сюда, — подозвал он нас с Женькой. — Вы увидите, что такое настоящая историческая ценность.

Уставший от его необычайных речей, я вместе с Женькой подошел к столу. И тут, взглянув на груду мелочи, я увидел, что это не обычные пятаки или гривенники, а какие-то совсем незнакомые мне монеты.

Одни были с ноготь величиной, совсем крохотные, другие побольше. Некоторые аккуратно лежали в коробочках на красном сафьяне.

— Всю жизнь, с самого детства, я собираю монеты, — произнес Леонид Алексеевич, бережно придвигая к себе одну из коробочек. — Такой коллекции нет, пожалуй, ни у кого в Москве. И вот недавно мне удалось достать… — Он взглянул на нас так таинственно, будто собирался преподнести сюрприз. — Мне удалось достать…

Словно фокусник, он ловким движением раскрыл коробку, и я увидел на шелковой белой подушечке темный кружок величиною с двугривенный. Приглядевшись, на этом кружочке можно было рассмотреть изображение какого-то старика, сидящего на табуретке и опирающегося рукой на палку. На другой руке, вытянутой вперед, у него сидела птица.

— Знаете ли вы, что это такое? — торжественно спросил Леонид Алексеевич.

— Ясно что, — удивился Женька. — Монета.

— Да, да, — с непонятной мне грустью произнес чудаковатый хозяин. — Для вас это просто монета. А для меня — свидетельница величайших в мире событий, кровавых битв, хитроумных интриг… Она прожила на свете две тысячи триста лет! Да знаете ли вы, что это подлинная тетрадрахма Александра Македонского?

Историю Древней Греции мы учили в школе еще в прошлом году, в пятом классе.