Неутолимая любознательность

Взбежав на светлый холм, мы пали ниц,
Смеясь, целуя милую траву.
Ты молвила: “Ты жив, и я живу.
Не станет нас, но будет пенье птиц.
Хоть старость впереди…” – “Любовь моя,
Пусть мы умрем, и пусть не будет нас,
Свечам гореть в других, – ответил я. –
И вот он, рай, он обретен сейчас!”
“Мы соль земли! Для нас цветут сады.
Мы верим только в жизнь! – сказали мы. –
Сойдем, не дрогнув, в царство вечной тьмы
В венках из роз!” Как были мы горды,
Смеясь сознанью смелой правоты! –
И вдруг, заплакав, отвернулась ты.

Р. Брук

Не говори мне, как зовется
Мотив, что вновь играет фея,
Когда сентябрь уж отступает,
Когда боярышник белеет,
Ведь я и сам прекрасно знаю,
Ведь мы давно знакомы с нею.

А. Э. Хаусман

Мне снилось: стоял я в долине, где вьется ручей,
И пары влюбленных всё шли предо мной в стороне.
Любовь, что утратил я, вышла из леса ко мне,
И свет был притушен ее приоткрытых очей.
В слезах я взмолился: “О женщины! пусть никогда
Не смотрит в глаза вам влюбленный, не ведает их,
Не то красоты не найти ему в лицах других,
Пока всех на свете ручьев не иссякнет вода”.

У. Б. Йейтс

Сердце к сердцу стояли над пенною бездной.
Он шептал: “Розы вянут с приходом зимы,
Но цветы этих волн никогда не исчезнут,
И пусть любящий слабо – умрет, но не мы!”
И все тот же пел ветер, и волны белели,
И не все лепестки еще осень смела,
Но в устах, что шептали, в очах, что горели,
Любовь умерла.

А. Ч. Суинберн

У моего отца был толстый скоросшиватель с коллекцией любимых стихов, переписанных им от руки. Эта папина личная антология, которая по-прежнему хранится у моей матери, оказала немалое влияние на мои собственные поэтические вкусы. Я был очень тронут, когда узнал, что начало этой коллекции было положено письмами, которые он посылал маме из Кембриджа, где учился в магистратуре, когда им обоим было немногим больше 20 лет. К письмам прилагались стихотворения, и мама их все сохранила.

Но вернемся к моей собственной учебе в колледже. Думая о будущем, я, кажется, никогда всерьез не рассматривал возможность заняться фермерством вместе с отцом. Мне чем дальше, тем больше хотелось остаться в Оксфорде и заниматься наукой в магистратуре. Я смутно представлял себе, что буду делать после этого и даже какими именно исследованиями мне хотелось бы заниматься. Питер Брунет предложил мне работу по биохимии. Я с благодарностью согласился и приступил, хотя и без особого энтузиазма, к изучению соответствующей литературы. Но вскоре я стал ходить на консультации к Нико Тинбергену, и это навсегда изменило мою жизнь. Я нашел для себя науку, в которой мне было над чем подумать, науку, имеющую философское значение. Судя по всему, мне удалось произвести впечатление на Нико: в конце семестра в своем отзыве для колледжа он назвал меня лучшим студентом, которого ему доводилось консультировать (хотя это не особенно громкая похвала, учитывая, что он консультировал как наставник лишь немногих студентов). Так или иначе, его отзыв помог мне набраться смелости и спросить, не возьмет ли он меня к себе в магистратуру, и, к моей несказанной радости, он согласился. Мое будущее было обеспечено – по крайней мере на следующие три года. Да и на всю оставшуюся жизнь, как я теперь понимаю.

Обучение ремеслу