Неумолимая жизнь Барабанова

– Где старик? – я приподнялся и сел, раскинув ноги. Аня Бусыгина опустилась рядом со мною на коленки и очень серьезно и спокойно проговорила: «Там».

– Папа! – окликнул я его.

– Брось, Барабан, – раздался сверху голос Кнопфа. – Три пули. Ему бы и одной… А тут – три.

Кое-как я встал, перешел дорогу и сел в снег рядом со стариком. Пули разворотили тулуп на груди, но снег был чист. Как видно, кровь ушла в овчину. Неестественно прямая рука с револьвером уткнулась в снег. Я распрямил стариковы пальцы, забрал оружие.

– Прошу прощения, – сказал подкравшийся сзади целитель, – раз уж так сложилось, не поспешить ли нам?

Я принялся разгребать снег вокруг старика.

– Безумие, – сказал Будилов, – они вернутся, и все мы вдоль дороги будем торчать, как пеньки.

– Шурка, – раздался голос Кнопфа, – они всех порешат.

Сдвинув на старике косматый треух, я поцеловал его в висок.

Дети уже были в автобусе. Кнопф ввел автобус в снежные колеи, подобрался к шоссе и стал. Он поманил Будилова, усадил его рядом с собою, и мы помчались.

* * *

– Метель нужна, вот что, – сказал Будилов, оглядывая цепочку следов, и минут через десять поземка заюлила у нас под ногами.

– Ах ты…! – выругался Кнопф. – Чем метели пускать, ты бы тех задурил, чтобы уехали.

– Глупость, – отозвался целитель. – Глупость несусветная. Как ваш череп? У Ваттонена на ферме я вами займусь, но кровь нужно стереть сейчас. Нет никакого расчета пугать Ваттонена. Снегом, Александр Васильевич, снегом. Оно и не без пользы.

Увязая в снегу, подошел Кнопф и сказал, что детям нужен привал. Будилов ткнул коротким пальцем в темную щетинку близкого леса.

– Там.

Володька прошел немного рядом со мною. Он попросил меня приподнять шапку, хмыкнул.

– Я понимаю тебя, как никто, – сказал негодяй Кнопф, и в голосе его было удовлетворение. – Бедный Барабанов, тебе даже негде прилечь. – он заглянул мне сбоку в лицо и неожиданно сказал, что с Манечкой все обойдется. – Уж я знаю, – добавил он и, словно спохватившись, замычал и быстро убрался к детям.

Почему мы не встали тогда на лыжи? Лыжи лежали в автобусе. Почему мы гуртом кинулись в эмиграцию к Ваттонену? Даже осмотрительный Будилов не сказал ни словечка, когда приткнувши автобус под елками, вся компания двинулась за ним в Финляндию. Объяснение единственное и позорное – мы испугались. Мы все были готовы бежать хоть на край света. Сделать у Ваттонена остановку и бежать. А не испугался один старик. Нет, Манечка тоже затеяла у своей машины поединок. Но почему старик засел в кювете? Как он успел это сделать? Откуда он узнал, что в этих людей можно стрелять? Не требовалось ему разрешение, вот что…

Среди маленьких, чуть выше человеческого роста елок мы остановились.

– Мы почти пришли, – сказал Будилов, отпыхиваясь.

– Бедный наш автобус, – сказала Нина, – что-то с ним будет?

– Что с нами будет? – проговорил Кнопф.

Аня подошла ко мне и носовым платком принялась оттирать запекшуюся кровь.

– Вот лес, – сказал целитель голосом конферансье. – Этот лес посадил Ваттонен. Не вздумайте ломать ветки. – Он поглядел на детей, на комки красного снега возле меня. – Там тепло, – сказал он. – Там тепло и сыр с горячим какао. У этого Ваттонена сыру…

Юхан Ваттонен встретил нас сразу за леском.

– Оххо! – сказал он, когда вся компания вышла из хвойного сумрака. Ваттонен был на лыжах, он скользнул к Будилову, потрепал его по плечу и сказал длинную финскую фразу.

– Что ж тут поделаешь? – молвил целитель. – Но с другой стороны все без обману. Ваттонен, вот Кнопф. Кнопф, это Юхан Ваттонен. Вы понравитесь друг другу.

От удара и от холодного ветра голова у меня разболелась необычайно. К тому же я представил себе, каково это: ждать одного Кнопфа, а заполучить семерых, из которых четверо – озябшие перепуганные дети. Я нагнал Ваттонена и вложил револьвер в широкую жесткую ладонь. Ваттонен поморгал на оружие.

– Оххо?

– В знак благодарности, Юхан. Это сверх программы. Фермер покивал, скользнул взором по следам недавних повреждений у меня на голове и вдруг решительно скользнул в узенькую ложбинку, из которой мы только что выбрались.

Вот тебе на! Ложбина оказалась прудом. Ваттонен нащупал под снегом жердину, потянул ее, и над аккуратной четырехуголььной прорубью, трясясь и рассыпая снег, поднялась дощатая крышка. Ваттонен стряхнул с ладони револьвер. Револьвер негромко булькнул.

– Спас-сибо, – сказал он мне, вернувшись.

* * *

Полагаю, что в ту ночь, первую ночь у Ваттонена, наш хозяин обдумывал одно: кому нас сдавать пограничникам или полиции? Из окошка в нашей с Кнопфом комнатенке я видел, как он слонялся по двору и все проверял свои сараи и хоронушки, гремел пустыми серебристыми бочками.

– Шустрит, – сказал Кнопф у меня за спиной. – Нет, Барабан, этот нас не заложит. Этот нас ночью по одному передушит, в кадушках засолит и – под лед. Или думаешь постесняется?