Неумолимая жизнь Барабанова

Меня эти причитания над телом Степана порядком разозлили. К тому же я разглядел Будилова получше, и весь его дурацкий вид тоже не располагал к снисхождению. В руках у целителя было ружье, и, если я не ошибаюсь, это было кремневое ружье. Клетчатые штанцы заправлены в сапоги с отворотами, коричневый сюртук грубого сукна схвачен кушаком. На кушаке висели всякие причиндалы для стрельбы. Я во все глаза следил за Будиловым, и если бы он вздумал заряжать свое ружье, я бы без разговоров треснул его прикладом нашей двустволки. Но он действовал странно. Бросил ружье на землю, плюнул в ладонь и принялся тереть Степану лоб. Я думал, он сдерет Степану кожу, но – нет. Будилов поглядел себе в ладонь и растерянно сказал:

– Настоящий.

Тут Степан ожил и сцапал целителя. Тот ахнуть не успел. Степан придавил его к земле, и Будилов залепетал по-английски. Степан ответил злобным матом и настала пауза.

– От вас, Барабанов, одна беда, – проговорил, наконец, Будилов. – Думаешь, начал жить – не тут-то было. Вы являетесь, и все кувырком! – Степан ослабил хватку, Будилов тут же вцепился в его плащ. – Вы настоящий негр, вы должны меня понять. Он меня продал в рабство. Продал, продал, продал! Вдали от родины, в глуши… Вы должны меня понять. Ваттонен, скотина, требует, чтобы я его научил исцелять.

Я подобрал двустволку, сунул стволы целителю под самый нос.

– Послушайте, вы, я освобожу вас от всех тягот, если вы будете говорить без команды.

Как видно, странствия наложили на меня определенный отпечаток. Будилов умолк. Все мы отдышались, а Степан успел найти в лесу ямину и скрыть там подстреленных животных. Тем временем, собачий лай и выстрелы отодвинулись к дальнему краю леса. До Будилова дошло, что его не будут убивать, он успокоился и рассказал, что все происходящее нелегальная, а потому умопомрачительно дорогая забава. «Если бы вы знали, мой друг, сколько стоит один выстрел, вы бы сами подставили подходящую часть тела». «Мой друг» отвесил целителю оплеуху, и тот продолжил, как ни в чем ни бывало.

Полтора десятка гостей съехались нынче в этот замок, чтобы разыграть массовое представление: «Что-то такое из „Хижины дяди Тома“. Беглого раба ловят». Негров изображают нагримированные артисты.

– Ну, мне повезло, я настоящего подстрелил!

Эту бестактную реплику Степан пропустил мимо ушей, но зато спросил, чем стрелял в него Будилов? Оказалось, шприцем с веществом, вызывающим болевой шок. Оказывается, эти корчи и судороги ценились чрезвычайно высоко, так как, стреляя в человека и наблюдая его судороги и корчи, удачливый стрелок избавлялся от гнетущей его агрессивности.

– К тому же свежий воздух и ландшафт, – заключил ободрившийся целитель.

Будилов, видите ли, во славу Ваттонена лечил наезжающих соотечественников, и собственная агрессивность буквально давила его. Глухонемой лопарский шаман – вот в кого Ваттонен перевоплотил Виталия Будилова. «Скажите мне, Барабанов, легко ли быть глухонемым лопарским шаманом?»

Степан поинтересовался, как часто бывают такие съезды, призадумался и спросил, много ли берут искусственные негры. Целитель только свистнул. «Предлагаю сделку», – сказал Степан.

Они удивительно быстро договорились. Будилов передавал Степана хозяевам замка, те экономили на артистах, Степан получал убежище на неопределенный срок. По тому, как целитель оседлал ситуацию, ясно было, что и ему кое-что перепадет.

– Ну, Барабанов, вас я ни о чем не спрашиваю, – проговорил Будилов и принялся, такой-сякой, сыпать порох в ружье. Степан без лишних слов заткнул указательным пальцем дуло и обратился ко мне.

– Ступай, – сказал он, – одному тебе бояться нечего. – Потом он велел мне разуться, натрусил на подошвы моих башмаком слой пороха из пороховницы Будилова и поджег его ловко брошенной спичкой.

– Ступай, – повторил он, – ни одна здешняя собака не унюхает твоего следа. Твои подметки не помнят ничего, ты заново родился, Барабанов.

Меня и в самом деле никто не задержал, и мотоцикл по-прежнему стоял в сарае. Но вот странность: я не знал, что делать? Набалованное местное зверье, не страшась меня, тянуло из сарая сено, а я сидел, привалившись к стенке. Наконец, мне пришло в голову, что нужно просто повеситься. Мысль эта была так проста и столь многое разрешала, что тут же, не вставая, я приглядел подходящий сук. И только отсутствие веревки помешало мне. Досадуя на себя, я выкатил из сарая мотоцикл и пустился в путь. Через полчаса я сообразил, что вполне мог бы удавиться веревкой, которая стягивает прессованное сено, а коль скоро это не пришло мне в голову, когда я сидел у сарая, то и самое желание наложить на себя руки было мерзким позерством. Да! Тысячу раз мерзким, потому что ружье было со мной, и уж застрелиться я мог без труда.