– Мы шли по вашему приказанию из форта Брокен-Бей.
– Вот так штука! – вскричал Арман. – Как раз оттуда, куда мы идем.
Оллсмайн вздрогнул. Его лицо внезапно побледнело.
– Отправляйтесь с нами до Брокен-Бея, – сказал он несколько смущенным тоном. – Там разберемся…
– Как будет угодно вашей чести, я могу все рассказать по дороге.
Арман поддержал полисмена:
– Разумеется, если вы ничего не имеете против этого, сэр Оллсмайн, то мне было бы очень интересно услышать, как все было. Я думаю, и вам также?
Оллсмайн в нерешимости не знал, что ответить. Агент, сочтя его молчание за согласие, начал:
– Вчера вечером мистер Голдблау…
– Кто этот мистер Голдблау?
– Главный смотритель брокенбейской тюрьмы.
– А, хорошо, продолжайте, пожалуйста.
– Так вот, мистер Голдблау позвал меня к себе и говорит: «Альбер, возьмете десять человек и с ними будете сопровождать арестанта в Сидней». – «Десять человек, – говорю я, – а где я их возьму?» – «Они, – говорит он, – дожидаются у ворот». – «В таком случае за чем дело стало, – говорю я, – только кого же мы будем сопровождать?» – «Номер девятнадцатый», – говорит он. – «А, знаю этого черномазого египтянина», – говорю я.
При этих словах Лаваред встрепенулся. Но он не успел вымолвить и слова, как агент вскрикнул от боли и схватился за ногу.
– Ай, что это? – вскричал он.
Это было вот что: Оллсмайн, взбешенный неловкостью агента, изо всех сил ударил его ногой. Но это было бесполезно.
– Этого египтянина звали Ниари? – быстро спросил Лаваред.
Этот вопрос окончательно поставил беднягу Альбера в тупик. Он положительно не знал, что ему отвечать после того, как ему так решительно посоветовали быть поскрытнее. Он беспомощно смотрел то на Оллсмайна, то на Лавареда, то на свою ногу.
– Да… нет… не знаю… может быть… – бормотал он.
Журналист с недовольным видом покачал головой. Оллсмайн понял, что объяснение неизбежно.
– Да говорите вы толком! – прорычал он полисмену.
Тот этим восклицанием был окончательно сбит с толку. Никогда еще его ремесло не казалось ему таким трудным. Голосом начальник полиции разрешал ему говорить, а ногой запрещал. Приходилось говорить и в то же время молчать. Каждый поймет, что такой способ действий представляет непреодолимые трудности в техническом отношении.
– Да нет… я не отрицаю… – снова начал он мямлить.
Необходимо было прийти ему на помощь и указать, что именно говорить.
– Я и этот джентльмен, – перебил Оллсмайн, – едем как раз для того, чтобы удостовериться, находится ли в Брокен-Бей арестант по имени Ниари. Я не знал о его существовании, а вы как будто его знаете. Так не угодно ли вам рассказать нам о нем?
Агент вздохнул. По крайней мере, на этот раз приказание было ясно.
– Этого номера девятнадцатого действительно как будто бы, звали Ниари. Ну, как я уже говорил, нам его нужно было перевести в Сидней. Вышли мы около полуночи, идем себе, и ничего такого не случается. Только вдруг те двое, что шли впереди, наткнулись на протянутою через дорогу веревку и упали. Не успели мы разобрать, в чем дело, как из кустов выскочила целая шайка каких-то чертей, и у всех на лицах зеленые маски. Схватили они нас и привязали к этим вот деревьям. А их начальник подошел ко мне и говорит: «Скажи, мол, мистеру Оллсмайну, – извините, ваша честь, – скажи, мол, ему, что мы освободили Ниари, а скоро освободим и тех, кого он насильно держит у себя в семье и в склепе». Вот и все.
Оллсмайн побледнел как полотно. От этих слов корсара у него и кровь в жилах застыла. Он вспомнил таинственный суд и понял, на что тут намекал Триплекс. Те, кого он насильно держит в склепе и в семье, были маленькая Маудлин и его жена Джоан. Неужели Триплекс может воскресить мертвую, а живую освободить от его власти?!
Как ни невероятно было это предположение, но Оллсмайн потерял веру в будущее… Наконец после долгого молчания он приказал поворачивать назад, в Сидней, не обращая ни малейшего внимания на любопытные вопросительные взгляды Лавареда. Оллсмайн за всю дорогу не вымолвил ни слова, в данном случае им руководили не осторожность, а простое нежелание разговаривать. Он был весь поглощен одной неотвязной мыслью, от которой у него по спине бегали мурашки. Этот Триплекс положительно преследовал его, а каждый безобидный прохожий казался ему заговорщиком. Он готов был арестовать все население Сиднея по подозрению в соучастии. Он был уверен, что у Триплекса множество сообщников, иначе он не смог бы так легко скрываться от полиции.
Доехав до дому, Оллсмайн отпустил свою свиту, рассеянно пожал руку Арману и вошел в подъезд. Какой-то смутный страх заставил его пройти на половину леди Джоан. Может быть, ее уже не было в доме, как, казалось, намекали слова корсара. Крадучись, он приблизился к двери той комнаты, где обычно сидела безутешная мать. Здесь он остановился и прислушался. Странно: ему послышался чей-то голос, кто-то в комнате был… Может быть, посланник Триплекса?
Сэр Тоби резко распахнул дверь.