Неуловимые тени

— Пора к делу. — Токаев подтолкнул Петелину к креслу. — Я вас привяжу, чтобы не навредили себе и мне. Оттуда будет хорошо видно.

— Видно, что?

— Всегда желал проделать это при зрителях. Мне повезло, что попался настоящий знаток. Вы только не дергайтесь, договорились? А то ведь я могу стать и не таким добрым. Совсем недобрым.

Токаев пихнул Елену в кресло и обмотал ее скотчем, привязав к спинке. Ее руки тоже оказались связаны. Затем он подвинул кресло ближе к кровати, зашел сзади, посмотрел из-за ее спины и остался доволен:

— Вот так. Первый ряд партера.

Елена поняла, что ей предстоит увидеть — кровавую расправу. Перед ней лежал беспомощный Васильев, приготовленный к казни.

Токаев пояснил:

— Я планировал все завершить вчера, в его кабинете, но вы рано пожаловали. Пришли бы на час позже, и мы бы сегодня не встретились. Хотя, может, это и к лучшему.

Он подошел к усыпленному вице-губернатору. Подтянул его тело повыше, оперев на несколько подушек. Теперь Васильев почти сидел.

— Когда вы узнали, что он был в той машине? — спросила Петелина.

— Недавно.

— Через его водителя? Лицо со шрамом.

Токаев с интересом посмотрел на нее:

— А вы умнее, чем я думал. Быстро вычислили его, мне же потребовались два года. Только я знаю, как это долго, — не скрыл горечи Токаев. — Сначала год во Владикавказе выискивал сведения в интернете. Узнал единственное — битый «мерседес» увезли во Владимир. Перебрался сюда, посещал ресторан «Гончаров» и другие места, прислушивался, приглядывался и видел, как передают взятки. Они считали, что им все можно. Власть развращает.

— Это демагогия. Что вы намерены делать?

— Отомстить. Или по-вашему, восстановить справедливость.

Токаев перетянул скотчем ноги Васильева, а также его грудь и руки выше локтей. Затем он вскрыл ампулу и наполнил шприц.

Выдавив каплю, он объяснил свои намерения:

— Я продемонстрирую вам свой метод.

— Догадываюсь.

— Лучше один раз увидеть. Это незабываемо. Я напомню то, что вы пропустили.

— Наркоз в шею?

— Правильно. Чтобы утихомирить и подготовиться. Но резать спящего неинтересно. Он должен знать, за что его казнят, и видеть свою смерть собственными глазами. Поэтому я привожу его в сознание.

Токаев воткнул иглу в шею Васильева и выдавил содержимое шприца.

— Сейчас он очухается. — Он похлопал спящего по щекам. Тот открыл глаза. — Ну вот.

Васильев с трудом разлепил веки и водил бессмысленным осоловелым взглядом.

— Пока мой подсудимый окончательно придет в себя, я обезболю ему руку. Он правша, значит правую. Местная анестезия.

Токаев взял другой шприц, наполнил из новой ампулы и сделал Васильеву укол в запястье. В ожидании результатов своей работы, он повернулся к Петелиной.

— Удивительно, но мне не попался ни один левша. Наверное, левша — признак незаурядной личности, а чиновники-воры также заурядны, как снег зимой. Вы согласны?

— Я не согласна с тем, что вы делаете.

— А как я не согласен с тем, что сделал он, — запальчиво ответил Токаев. — Но мое согласие и несогласие ничего не стоит. Я один, моих близких нет.

К этому моменту взгляд Васильева стал более осмысленным. Он вспомнил, где находится, узнал Петелину и со страхом и непониманием пялился на Токаева. Тот перехватил его взгляд, достал семейную фотографию и ткнул ее в лицо Васильева.

— Ты помнишь их? Нет. Тогда я тебе напомню. Два года назад, осень, Ярославское шоссе, вечер. Идет дождь, ты спешишь в Москву и приказываешь водителю гнать по встречной полосе. Ведь у тебя мигалка, ты большая шишка, тебе все можно. У тебя дорогая машина, которая в случае чего защитит тебя десятью подушками, и менты прикроют. А у меня, у них этого не было, и ты… их…

Токаев с силой сомкнул веки и потер виски. Его лицо исказила гримаса боли, а губы что-то шептали, кажется имена.

Переборов приступ, он открыл глаза и пояснил Петелиной:

— Голова. Накатывает иногда и болит, но потом… Потом проходит.

— После того, как вы… — Вместо того, чтобы закончить фразу Елена перевела красноречивый взгляд на Васильева.

— Это лучшее лекарство. Моя боль уходит вместе с их кровью, — подтвердил ее догадку Токаев.

Он убрал снимок, подошел к окну, занавешенному широкими вертикальными жалюзи, сдвинул одну планку и посмотрел на небо.

— Сегодня не так, нет дождя… Но я не могу ждать.

Он вернулся к кровати, взял скальпель.

— Знаете, что будет дальше?

— Отрезанная рука — это символ чиновничьего беспредела? — спросила Петелина.

Токаев кивнул:

— Как и фотография Высоцкого. Вор должен сидеть в тюрьме — это закон жизни всякого нормального общества, но почему-то по отношению к высокопоставленным подонкам он не работает.

— Я так не считаю, — возразила следователь. — Если чиновник украл…

— Да бросьте! — перебил ее Токаев. — За мной вы охотились, а его оберегали.

Он заглянул в глаза вице-губернатору и остался доволен. Пленник уже все понимал, был перепуган и пытался шевелить непослушными от наркоза губами.