Неуютное море

Карданов хотел взять билет в руки, разглядеть его повнимательнее, но почему-то не взял. Ему было не по себе. Как будто он чего-то не сделал или сделал, да не так, как нужно. Он походил по каюте, закурил, остановился у иллюминатора. Через него увидел слабо освещенное палубными люстрами черное чрево трюма номер три, огромное и бездонное.

«Сюда все ваши баржи влезут, — мысленно обращаясь к Маркову, насмешливо подумал Карданов. — Сменить „Тайгу“ на самоходку! Надо же придумать!»

Но насмешка не получилась. Не испытал он и радости от того, что остался на «Тайге». Мысли капитана вертелись вокруг предстоявшего похода самоходных барж.

…Плохо придется тем, кто пойдет в этот рейс. Конечно, понимающие люди не решатся на такую авантюру. Но ведь кто-то пойдет? И Марков пойдет. Ему будет очень трудно. Жаль. Он вызывает симпатию. Марков будет рисковать жизнью вместе с теми легкомысленными людьми, которые согласятся участвовать в этом необычном плавания. А он, Карданов, опытный морской капитан, член партии, которого могли обязать заняться этим делом, но предоставили решать вопрос его совести, он останется на «Тайге». Слишком уважают капитана Карданова в пароходстве и в райкоме, чтобы «обязывать». Наверное, там ни минуты не сомневались, что капитан согласится. А он отказался. Ну что ж! Бывают ведь такие положения… Хлеб лежит прямо на земле, тысячи тонн хлеба. Пойдут дожди, и это золотистое зерно превратится в зловонные гниющие кучи. Всё потому, что его не на чем вывезти. Преступление! Впрочем, если подходить к этому формально, при чем тут он, Карданов, капитан торгового флота? Его дело перевозить грузы. Но почему тогда идет Марков? У него тоже есть другое дело. Марков сказал: «Поймите, надо…»

Карданов со злостью сжал в кулаке сигарету. Кажется, теперь он тоже начинает понимать. Он снова представил себе: где-то далеко, за тысячи километров, лежат горы зерна. Представил девушек и юношей, бросивших родных, учёбу, удобства города. Они приехали в голую степь, живут в палатках, идут на все лишения с одним только желанием — дать стране хлеб. Вот они стоят возмущенные, со сжатыми кулаками. Их труд… Героический труд. Их хлеб гибнет! Его не на чем перевезти.

Нет, ребята, не волнуйтесь, ему не дадут сгнить. Не дадут!

Карданов увидел серую пасмурную поверхность Баренцова моря — такой он видел ее не однажды, — увидел десятки тоненьких черточек, пенящих воду. Это самоходки. На одной из них он, Карданов. Он уже видел себя там, на низеньком мостике, уже думал о том, как должны быть задраены трюмы, какие крепления он сделает на палубе, как предохранить стёкла рубки от ударов волн. Он уже жил тревожной жизнью капитана баржи, каждую минуту готовый вступить в борьбу с морем. Ничего не забыть. Подготовиться ко всяким случайностям.

Сказать Маркову о сварочном аппарате. Неплохо иметь и линеметательную пушку. Вообще, возникает тысяча вопросов. Надо всё продумать серьезно, по-морскому. Обязательно обучить людей хотя бы элементарным морским навыкам. Самоходки должны иметь хорошую связь между собой… Мысль лихорадочно работала. В голове рождались планы, он думал о мерах, обеспечивающих безопасность плавания этих речных суденышек. Он уже увлекся этой трудной морской задачей. Надо…

Но, черт возьми, ведь он же не идет в этот рейс. Он отказался. Было уже поздно, но Карданов не думал об этом. Он быстро набрал номер. На другом конце провода сразу же подняли трубку. Видимо, Марков не спал.

— Иван Васильевич? Вас беспокоит капитан Карданов. Я согласен. Да, окончательно. Завтра буду сдавать «Тайгу». Я вот что хотел предложить. Надо…

ГЛАВА II

Карданов медленно шел по солнечной стороне широкой улицы. Вчера он сдал «Тайгу» молодому, даже слишком молодому, как ему казалось, капитану Сыровадскому. Говорили, правда, что Сыровадский способный и знающий, но всё же… Тридцать лет, чтобы командовать таким судном… Поэтому-то так подробно, не желая что-нибудь упустить, рассказал Карданов новому капитану все особенности управления «Тайгой», долго водил его по теплоходу, знакомил с командой. Когда они подписали сдаточный акт, Сыровадский посмотрел на Карданова, поднял традиционную «приемосдаточную» рюмку коньяку и сказал:

— Спасибо, Андрей Андреевич. После такой полной информации плавать на этом чудесном корабле мне будет легко.

Прощание с командой получилось тяжелым. Вместе с новым капитаном Карданов спустился в столовую, где собрались все. Их встретили серьезные лица. Карданов представил Сыровадского, пожелал экипажу счастливого плавания, успехов, передал привет женам. Все сидели молча. Наконец, моторист Демкин укоризненно произнес:

— Покидаете, значит, нас, Андрей Андреевич? Разонравились. Значит, всё — дружба врозь.

У Карданова защемило сердце. Он видел по лицам, что команда не хочет с ним расставаться и Сыровадского принимает холодно, как будто он был виноват в том, что Карданов уходит. В эту минуту Андрей Андреевич особенно сильно почувствовал, как крепко связан он с этими людьми, как сжился с ними и как они ему дороги.