Неуютное море

Погода установилась на редкость хорошая. На небе ни одного облачка. Уже с утра солнце грело так, как в обычные дни в полдень. На «Ангаре» полным ходом шла сварка. Команда работала без рубашек. В обеденный перерыв все бежали на реку, бросались в прозрачную освежающую невскую воду. Плескались, фыркали, хохотали. Теперь экипаж «Ангары» собрался полностью. Андрей Андреевич познакомился с людьми. Сейчас он сидел на спасательной шлюпке, с интересом наблюдая за тем, что и как делается на судне.

По палубе в робе цвета хаки «под американца», со сдвинутой на затылок фуражкой, прохаживался Бархатов. Боцман и матрос Тюкин, неуклюжий, вялый и сонный парень, в прошлом плотник, таскали ящики и мешки со снабжением. Федя Шестаков то скрывался в открытом лючке форпика, то снова появлялся на палубе и командовал:

— Подавай, Тюкин!

Володя Смирнов и Пиварь закрывали брезентом люки. Володя старался. Ему хотелось ни в чем не отстать от своего партнера. Подумаешь, матрос! Это всё равно что чернорабочий. Не ахти какая специальность. Пройдет две, три недели, и он, Володя, будет не хуже. А пока он почему-то никак не может заложить угол брезента. Получается какой-то пузырь. Вон у Пиваря углы заложены прямо, как на картинке. Пиварь заметил, как мучается Володя. Подошел:

— Не так, милок. Волна твой угол моментально разобьет. Смотри сюда. — И он умело заложил угол. — Понял?

Володя засмеялся:

— Вроде понял. Наука несложная. Вот…

Он взялся за брезент и точно так же, как показывал Пиварь, сложил угол. Что за чертовщина? Опять не получилось. Пиварь назидательно сказал:

— Наука-то несложная, а знать надо. Смотри.

Пиварь снова медленно сложил брезент.

Из камбуза доносились звуки передвигаемых по плите кастрюль и звонкий голос Тони Коршуновой, напевавшей какую-то песенку.

Тоня готовит первый обед и очень волнуется. Три дня убирала, мыла, чистила камбуз и кладовки. Покупала продукты. Бегала по магазинам. Торговалась на рынке. Самостоятельно. Помогать было некому. Все заняты своим делом. На обед борщ украинский и котлеты с гречневой кашей. На сладкое компот. Она встала в шесть часов и, кажется, всё же не успеет к двенадцати.

Генька Шмелев лениво подметает палубу волосяной щеткой. Вот он зашел за надстройку. Оглянулся. Никого нет. Он садится на кнехт, закуривает, закрывает глаза, с наслаждением поднимает лицо к солнцу. Чудесная погода. Пусть те поработают, а он отдохнет!

— «А Шарик шепчет: „Бери расчет“», — мурлычет Генька.

Карданов смотрит на Генькино лицо. Зажмурился, похож на греющегося кота.

«Лодырь, — думает капитан. — Неудачно, что он попал на „Ангару“. Ну да, может быть, разойдется. Моряк всё же». Он наклоняется над матросом:

— Шмелев, вы уже черный как негр. Не обгорите?

Генька оторопело поднимает голову кверху:

— Маленький перекур, товарищ капитан.

Он выбрасывает за борт недокуренную папиросу. Принимается снова подметать. Эх, засыпался. Надо же! Прямо на капитана нарвался. Солнце поднимается выше. Становится по-настоящему жарко.

Карданов видит, как Тюкин с трудом тащит две большие банки с краской. Он неловко перелезает через комингс, зацепляет за него ногой, падает. Банки с грохотом катятся к борту. Вот-вот упадут в воду. Федя Шестаков вовремя успевает задержать их. Бархатов подходит к потирающему колено Тюкину и противным, издевательским голосом кричит:

— Растяпа! Разве можно так работать? Ноги надо выше поднимать! А если бы банки за бортом очутились? Сидели бы уж в своей бане или где вы там работали на берегу. А то все на флот лезут. За длинным рублем. Боцман, ты его на уборках используй!

Тюкин, видимо, испугался. Молчит. Потирает ушибленное колено.

Федя Шестаков спокойно отвечает старпому:

— Вадим Евгеньевич, ведь ничего не случилось. Всё в порядке. Всякий может упасть. И вы тоже.

«Правильно! — одобряет в душе боцмана Андрей Андреевич. — Крик — это не эффективная мера. А тут уж совсем неуместен. Надо будет поговорить со старпомом».

Но Бархатов взрывается:

— Вы меньше философствуйте, а больше делайте! Вон судовое снабжение двое суток на палубе валяется, не прибрано.

— Будет валяться, Вадим Евгеньевич. Два дня не работали. Один матрос к вам несколько раз на квартиру за вещами ходил, двое синоптику помогали, один на складе был, двое за продуктами… Вот так и получается. Ну давай, Тюкин. Прошло?

Федя легко поднимает банки. За ним ковыляет Тюкин. Бархатов громко ворчит:

— Набрали демагогов и лентяев!..

Капитан любуется, как ловко работает Пиварь. Чувствуется, что всё он делает с удовольствием. Даже по тому, как убирает брошенный на палубе конец, берется за швабру, травит швартов, видно, что он знает дело. Вчера у Андрея Андреевича произошел с Пиварем разговор. Матрос появился в каюте капитана смущенный. Он теребил в руках кепку, переминался с ноги на ногу. Хотел что-то сказать, но не решался.

— Что вам, Пиварь? — спросил Карданов. — Говорите.

— Мне бы немного денег, товарищ капитан. Авансом. Я понимаю, что еще не заработал, что это не полагается, — заторопился Пиварь, видя удивленные глаза капитана, — но очень нужно. Жена просила. Я долго был без работы… Понимаете?