Неуязвимых не существует

Я лег на пол, вытащил бластер, который казался смешным и слабым в этой вакханалии убойной силы, быстро выставил его из-за края бруствера и пальнул веером, стараясь разом покрыть весь зал перед собой… Конечно, до конца довести свой трюк мне не удалось, последний тролль воткнул выстрел из своего «чока» в бруствер в четверти метра от моей руки. Он просто не поверил, что я лежу на полу плашмя, он надеялся, что я все-таки стою на коленях и пытаюсь выглянуть… Тогда его выстрел пришелся бы мне в голову.

Теперь я точно знал, где он находится. Если бы я был не в доспехах, я бы прыгнул вперед и пристрелил его в перекате. Но в доспехах этот трюк проделать невозможно… А почему, собственно, невозможно?

Я и прыгнул. Разумеется, он поймал меня, когда я еще не успел согнуться, так я и прошелся перед ним, как клоун, изображая из себя крутняка, словив почти всю его очередь, и сумел выстрелить в ответ, только когда закончил свой пируэт.

Он умер сразу, потому что первая же моя пуля раздробила ему голову… Но и я был хорош – горел, как танк, с этой последней очередью система выживания скафандра уже не справилась, хотя предыдущие попадания успешно подавляла. Бросив скорчер на пол, шипя от боли, я стал сдергивать с себя раскаленную, дымящуюся броню. Даже сползая с меня, она прожигала руки через перчатки.

Зато когда я все-таки разоблачился и вздохнул полной грудью, стало легче. Я натянул на голову один шлем, подобрал скорчер… Он был слишком горячим. Я перезарядил свое главное оружие и огляделся.

Тролли были мертвы. Белые некогда стены зала почернели, на них красовались кривые разводы от неточных очередей. В воздухе стояла отвратительная вонь сгоревшей плоти, без вентиляции она долго будет тут ощущаться. Потому-то мое ремесло показалось очень грязным, хотя я и победил. Этой мысли допускать было нельзя, резко вышвырнув ее из головы, проверился, не пострадал ли где вдобавок к прежним ранам?

Кожу саднило от ожогов, на груди, по-видимому, было полно синяков, на вдохе болели ребра, видимо, какой-то удачный выстрел противника сломал парочку. К тому же я не заметил, как перетек в свой нормальный вид, и хотя форму толстяка Глобулы я бросил, когда переодевался, повязки на ранах оставил прежние, и они теперь неприятно болтались. Видимо, снова пошла кровь, а заклеить раны антитравматической смолой в потайной комнатухе я не догадался. Хотя, если бы поискал, почти наверняка нашел бы там и аптечку.

В общем, дело обстояло не так скверно, как можно было ожидать, и куда лучше, чем у трех троллей, которые тут вообще умерли. Но направляясь к следующему коридору, я отлично понимал, что самое трудное мне только предстоит, потому что где-то впереди меня ждала «змейка».

53

Я бежал по коридору, не обращая внимания на углы и повороты, на темные закутки, кажущиеся подозрительными даже в панорамнике шлема. Сплошь и рядом я проскальзывал через такие куски пространства, которые при любом отношении к собственной жизни все-таки следовало бы исследовать, чтобы не напороться на ловушку, на автоматический пулемет или хитрую мину, поставленную «змейкой».

Причина была в том, что краем сознания я вдруг поймал момент, когда у ребят наверху возникло и укрепилось мнение, что я и Сапегов со своим последним воинством ушли в этот рукав подземелья. А это значило, что у меня оставалось минут пятнадцать-двадцать, после которых они прижмут меня к какой-нибудь стене и прикажут сдаваться. И никуда не денешься, сдамся за милую душу.

Надежда, что они будут исследовать какие-то ответвления коридора и потеряют на этом больше времени, практически не имела права на существование. У них было очень хорошее оборудование слежения, и они определяли, где прошел Сапегов, а следом я, без малейшего затруднения.

Поэтому я и несся, стараясь опередить тех, кто мертвой хваткой висел у меня на хвосте. Я так разогнался, что чуть было не налетел на харьковчанина с разбега. В прямом смысле.

Я вынырнул из коридора в какое-то расширение, скорее по привычке, чем из глубоких соображений, придвинулся к стене, раз уж получил такую возможность, и тут же услышал хлопок. Переливающийся, как всегда бывает в полной темноте, шнур бластера распорол воздух именно там, где я только что находился. И мой хваленый панорамник стал изображать остывающую плазму в воздухе как самый привлекательный для себя объект.

Я не очень нервно, но все-таки поспешно, откатился в угол, прижавшись к полу, как к единственной поверхности, которая могла меня хоть как-то прикрыть. Потом выставил скорчер и стал ждать, пока погаснут желто-зеленые разводы на прозрачной в обычных условиях поверхности моего забрала, которая и служила специальным экраном, совмещенным с тем, что я видел своими глазами. К сожалению, на этот раз своими глазами я не видел ничего, но очень надеялся, что и «змейка» ничего не видит.