Неугасимый свет

И счастливая Лилька спрятала карандаш в банку из-под ландрина на память о том далёком времени, когда у нас не было ни метро, ни высотных домов, ни «ЗИЛов», ни Днепрогэсов, ни тракторов, ни радио, ни телевизоров, ни атомной энергии и даже карандаш — простой школьный карандаш — был не нашего производства. Но был тот, кто положил начало всему нашему богатству, — Ленин!

Вот пока, значит, всё!

ЗОЛОТОЙ ГРОШИК

ПЕРВАЯ КАРТИНКА

Бабушка часто говорит:

— Янкеле, выпей молочка! Янкеле, возьми сахарку!

У бабушки много молока. В двух громадных бидонах она разносит его по богатым квартирам. Где она берёт молоко, Янкеле не знает. Он пьёт молоко, но больше налегает на сахар.

По утрам он пьёт молоко в кровати. Вот он кричит в стакан:

— Ещё сахару-у!

Тик-так! — откликаются ходики, а в стакане гудит: у-у-у!

Янкеле сбрасывает одеяло. Опять они оставили его одного! Опять она ушла со своими бидонами!

Он подбегает к запертой двери, садится голышом на пол у порога и плачет:

— Мама-а!

Тик-так! — дразнятся ходики, а Ядвига за стеной говорит:

— Не плачь, Янек. Бабуся прендко пшиде.[1]

— Она меня заперла…

— Не бойся, Янек! Смотри, солдаты.

— Где?

Слёзы у Янкеле высыхают, он бежит к окну. Верно — солдаты. Они все одинаковые, все одинаково разевают рты и поют с присвистом:

Соловей, соловей, пташечка…

А между словами слышно, как стучат сапоги. Эх, раз, эх, два! — будто одна громадная, тяжёлая нога. И тихонько дребезжит стекло в окне.

Янкеле прижимается к стеклу, прислушивается к пронзительному солдатскому свисту, выпячивает губы и тоже пробует насвистывать:

— Соловей, фьююю, соловей…

Солдаты кончились, можно опять поплакать. Вдруг Янкеле замечает городового. Городовой стоит на углу, и пыль после солдат садится возле него на землю, будто она тоже боится его длинной, изогнутой шашки.

Янкеле быстро натягивает штанишки, допивает молоко без сахара — всё, как умный мальчик, чтобы городовой ничего плохого не подумал — и садится к окну рисовать. Мама, когда уезжала к папе, подарила Янкеле цветные карандаши. (А он всё равно плакал!)

На той стороне улицы, против окна, стоит большой дом, а на доме красивая вывеска: золотой орёл с двумя головами и буквы. Янкеле знает только две буквы: «А» и «О».

Он достаёт из коробочки зелёный карандаш и начинает срисовывать орла.

Ядвига стучит в стенку:

— Янек, ты не плачешь?

— Нет. А ты?

— Я тоже нет.

Янкеле рисует орла и думает о папином брате Герцке. Он был хороший, он всегда брал с собой Янкеле и Ядвигу на главную улицу, где иллюзион.[2] Ядвига, кутаясь в белый платок, шла около Герцке и тихо говорила:

— Герценька, коханый[3] мой, пойдёшь со мной в костёл? А то тату не пустит…

Герцке трогал тросточкой Ядвигин платок:

— У тебя тату, у меня мама. Что делать? Сердце моё разрывается!.. Янкель, не путайся под ногами!

А если мимо проходил кто-нибудь чужой, Герцке весело вертел тросточку двумя пальцами:

— Какой чудный вечер, панна Ядвига! Перейдём на другую лаву.[4]

А Ядвига отвечала:

— Ах, бардзо дзенкую,[5] пан Герцке!

А потом Герцке забрали в солдаты, и никто больше не ходит с Ядвигой и Янкеле на Погулянку и на Замковую гору. Вот почему теперь часто слышно, как за тонкой стеной плачет Ядвига…

Орёл получился какой-то кривой: одна голова больше, другая меньше. Его надо бы золотым карандашом, но мама не купила.

Янкеле принимается за буквы. Одна буква похожа на табуретку, другая — на весы без чашек. Янкеле видел такие весы на Рыбном базаре. Бабушка берёт его туда по пятницам. Там летают большие зелёные мухи, и везде — на столах, в бочках, в корзинах, — везде шевелятся скользкие, блестящие рыбы. А толстые, забрызганные чешуёй торговки, размахивая мокрыми руками, кричат:

— Свеженьки, живеньки!.. Только что из Вилии!.. Мадам, обратите внимание, какая жабра!

Бабушка долго торгуется, нюхает щуку, раздирает ей жабры, кладёт на место, отходит, возвращается, снова торгуется, пока торговка наконец не схватит щуку и не бросит её в кошёлку:

— А, нехай по-вашему! Давай гроши!

Янкеле, помогая себе языком, срисовывает букву за буквой. Потом он приподнимается и смотрит то на вывеску, то на свою картинку. Получается похоже, только на вывеске все буквы одинаковые, а у Янкеле они косые и неровные, будто падают. Зато у него каждая буква другого цвета — все семь карандашей в работе. Вот вернутся папа с мамой, он им покажет свою картинку. Папа посадит его на колени, пощекочет усами и скажет:

— Аи, Яшкец-молодец!

За дверью гремят бидоны. В замке звякает ключ. Янкеле вскакивает и, роняя штанишки и карандаши, бежит к двери:

— Бабушка!

Бабушка опускает пустые бидоны, ставит на стол кварту[6] и обнимает Янкеле. Он дёргает её за старенькое, облитое молоком платье и старается заплакать:

— Почему ты меня заперла-а?

— Золотко, не надо плакать! Бабушка ушла, когда ты ещё спал. Бабушка зато тебе сахарку принесла.

Янкеле всё-таки пробует всплакнуть. Он жмурится, трёт глаза, хнычет, но ничего не получается. Он засовывает в рот большой кусок сахару и показывает бабушке свою картинку.

Бабушка ахает и причмокивает языком: