– А я уж подумал, что это вы из королевской семьи, что было бы не очень и удивительно.
– Спасибо за комплимент, но давайте выпьем за дружбу.
– Давайте, но почему именно за нее? Женщины обычно хотят выпить за любовь.
– За любовь мы обязательно выпьем, но время для этого еще не пришло. Любовь – это хрупкое и нежное создание, способное разбиться или пройти. Дружба – это сила и уверенность в партнере. Я люблю силу, но хочу любви, как каждая женщина.
Она подняла стаканчик и медленно, маленькими глотками стала пить, закрыв от удовольствия глаза.
Шаман, тоже не торопясь, пригубил свой, прижимая вино языком к нёбу. Оно было действительно изумительного вкуса. Мягчайший бархат коснулся губ и языка, растекся легкой сладостью во рту и, нежно стекая в горло, обволок его приятным холодком. Живительная струйка легким теплом взорвалась в желудке и, не остановившись, приятной волной охватила низ живота. Хотелось закрыть глаза и бесконечно пить и ощущать эту вкусовую поэму чувств.
Смирнов не был поэтом, но что‑то подобное мелькнуло у него в голове, когда вместе с первым глотком он ощутил аромат, от которого голова слегка поплыла, тело на пару секунд сделалось невесомым, а потом медленно стало наливаться силой.
Он посмотрел на гостью. Женщина замерла с закрытыми глазами, но под его взглядом медленно их раскрыла. Они лучились коварным, притягательным блеском.
– Я ошиблась, – слегка охрипшим голосом проговорила она.
– «Рамор» нельзя пить за дружбу.
– А за что же его тогда пить? – спросил Смирнов, удивляясь тембру своего голоса. Тягучего, хрипловатого, завораживающего.
– За вечность в раю. За секунду страсти, длящейся вечность, – ответила она.
Еще около минуты они сидели в легкой прострации, когда не хочется ни двигаться, ни думать, а только ощущать и наслаждаться.
– Коварно, как женщина, – наконец произнес Шаман, делая попытку побыстрее освободиться от отпускающей его неги. – Но сейчас я впервые пожалел, что не являюсь королем.
– Нет, – остановила его движение женщина. – Первую рюмку закусывают корнем узура.
Она первой взяла маленький кусочек и, положив его себе в рот, стала медленно жевать. Смирнов не стал спорить и сделал то же самое, пытаясь уловить малейшие нюансы вкуса. Было приятно, но по сравнению с только что пережитыми ощущениями вкус не создавал чувства эйфории и нежелания с ней бороться.
Второй стаканчик, который он пил с легкой опаской, а гостья – с желанием в глазах, выбросил обоих в мир счастья и наслаждений. Она ласкала его, как не ласкала ни одна женщина, а он, опьяненный этими всепоглощающими ласками, раз за разом овладевал ею, как будто вновь и вновь прикладывался к стаканчику и улетал, не ощущая своего тела, одновременно остро чувствуя все подробности кипевшей в нем и в партнерше страсти.
Очнулись они лежащими на диване, абсолютно обнаженными, с ощущением полного счастья, и, обнявшись вновь, еще несколько минут с наслаждением чувствовали близость друг друга.
– Мне хочется пить, – прошептала она ему в ухо, будто боялась нарушить тишину.
Отпускать ее не хотелось, но и он ощутил легкую сухость во рту. Пришлось слегка отстраниться от этого манящего тела и, протянув руку, достать сок, оставленный Колдуном.
Сделав по нескольку глотков прямо из пакета, они откинулись на мягкий диванный валик.
Сок утолил жажду, но через несколько минут оба почувствовали яростный голод. Мясо тосама быстро утолило его, и они, дурачась, начали смеяться и кормить друг друга, дразня аппетитным кусочком, то приближая его к губам партнера, то быстро убирая или одновременно впиваясь в него зубами с двух сторон.
Потом были третий стаканчик, корень узура, и апофеоз блаженства слияния тел повторился не менее бурно.
Насколько им хватило бутылки, они не знали и не хотели знать. Каждый раз, отрываясь друг от друга, ощущали полное удовлетворение, и, выпив, вновь непередаваемое желание овладеть друг другом захлестывало их, чему они ни секунды не противились, отдаваясь наслаждению без остатка.
Смирнов проснулся бодрым, с чувством легкости, счастья и подозрительно бесшабашного удальства. Он помнил всю ночь до малейшей подробности, но желания прямо сейчас вновь обладать прекрасным телом почему‑то не было.
– Войдите, – крикнул он, набрасывая простыню на колени.
– Колдун, я сейчас не знаю, что с тобой делать, – вместо приветствия проговорил Шаман.
– Что, так не понравилось? – спросил возмутитель спокойствия командирской души.
– Нет слов.
– Если хочешь, можешь сказать только спасибо.
– Значит, закусывали корнем узура, а ты переживал, – прокомментировал состояние командира Самум.