Нетопырь

Ночь была безмятежной и тихой, когда в неподвижном воздухе далеко разносится каждый звук, словно тишина волнами расплескивает его, потревоженная, подобно потревоженной камнем воде. И звезды, огромные, похожие на драгоценности, искрятся в иссиня-черном небе…глядя на них и в который раз поражаясь их сходству с алмазами, я подумала: за камни люди не жалеют жизни, свои и чужие…а чтобы получить сокровище неба, звезду, чего можно не пожалеть? Сердце? Душу?.. Что достойно оплатить возможность прикасаться к их лучам и пить их музыку?.. Свои душа и сердце, и чужие?.. Лететь в прошитой звездным светом темноте куда пронзительней и слаще, чем оборачивать вокруг себя индийские шелка в серебряных нитях… Карл рассказывал мне, что их королева, королева вампиров — кажется, ее имя Милена — умеет ткать себе платья из чего пожелает: росы, ночных туманов, лунного света, воды…и украшает их искрами звезд… Разве это не прекрасно?.. Я думала, такую роскошь могут позволить себе духи, да еще, пожалуй, эльфы, но никак не вампиры! Как бы я хотела уметь творить подобное волшебство! Но…Карл заметил, что Милена редко с кем делится своим искусством, а сама владеет им потому, что по сути своей — демон, а демоны — одни из высочайших духов… Как все это запутанно…и интересно…

Неужели чудо навсегда ушло из моей жизни, и будет только это: окно, свеча, книги на полках — и муж? И эти стены?..

Ночь…

Сущность ночи — свобода. День скучен и душен…

Дайте мне глоток ночного ветра!

Карл…

Рычание ночной рыси в глухо рокочущем лесу: тишина плеснула его прямо мне в лицо потоком ветра…глоток…из-под темных сводов, хранящих запретную непосвященным жизнь…

Дайте мне глоток чуда!

Карл…

Звезда слезой свечи скользнула по небосклону — в чьи ладони упала она? Ночной феи?.. Русалки с фиалковыми глазами, как вечерний гиблый омут?.. Маленькой лесной вилы?.. Что загадаешь ты, лесная чаровница? Я знаю, что загадала бы я…

Дайте мне глоток свободы!

Карл…

Как расколоть ткань этой реальности, этой предсказуемой яви, где все изо дня в день и из века в век так серо и пыльно, где секунды и часы безлики, как тусклые зеркала — кто придумал так издеваться над ждущим жизни сердцем, запирая его в шкатулку этих обыденных вех?.. Детство, замужество, дети… Старость и смерть… И чем они заполнены, эти вехи?!. Сердце, почему этот мир наполняет тебя таким отчаянием? Почему лишь в детстве и юности мы можем мечтать, почему зрелость, как инквизитор, разрушает все, ради чего мы жили, и говорит, что все — сон и мечта?!. А реальность — вот это: серые стены, пол и потолок — и все?!. Все? Все?!.

Нет, о боже, нет.

Нет выхода…

КАРЛ!!!

…Мне двадцать семь лет, о боже… Впервые серьезно столкнулись уже остывшая голова с ее проклятущим реальным взглядом на жизнь — с пылающим всеми страстями молодости сердцем. Как сжигает его пылающий уголь синий, стиснувший огонь лед!.. И как это больно, о боже…

О боже…

Я не дам угаснуть своему сердцу!

Карл…помоги мне.

Дай мне ветер.

Дай мне чудо.

Дай мне свободу.

Муж зовет. Ему не нравится, что я так пишу, сидя на подоконнике, вся в лучах луны.

И зачем я распустила волосы, если еще не отхожу ко сну?.. Кого я хочу привлечь блеском их прядей?..

И он еще спрашивает?..

Я встала и легла в постель.

Отвернувшись от него.

Ночь была тиха…

Констан не спал, я тоже…

Внезапно навалилась тяжелая, как одеяло, теплая сонливость, веки потяжелели, и я чуть было не заснула, как вдруг это странное „одеяло“ сдернули с меня!

Я вскочила на постели.

Констан спал.

А рядом стоял Карл!

Он раскрыл объятья, и я упала ему на грудь.

Я спасена…

Брат осторожно отвел с моего лица рассыпавшиеся волосы — и меня всю пронзил внутренний трепет от мягкости его рук, от сознания его близости…

И губы наши на секунду соприкоснулись в легчайшем, как вздох, поцелуе — и мы оба, испугавшись сами своего порыва, отстранились одновременно.

И спрятали глаза…

Волосы Карла светлым воздушным потоком струились по плечам в черном бархате, и в них вспыхивали звездные искры. А я, верно, была похожа на призрак в светящейся в лунных лучах ночной сорочке, сквозь шелк которой прекрасно проступали очертания моего тела… И капризным сном о несбыточном мерцали вокруг моего лица мои светлые волосы, смехом ночных духов рассыпаясь по плечам…

Я знала, что я красива — и я хотела быть красива: для моего брата…

— Ты прекрасна… — вздохнул он. И, взяв мое лицо в свои ладони, нежно поцеловал мои глаза. — Фрэнсис сказал, в чем моя ошибка, Лизонька. До конца ее теперь уже не исправить, но то, что еще можно изменить — мы изменим. Иди ко мне.

— Наш отец…

Его лицо омрачилось.

И прекрасный вампир хмуро посмотрел на спящего Констана.

— Лишь ради тебя я сохраню его жизнь, сестра.

Это — последняя моя ночь на этой земле, которую я проведу, как человек. Карл сейчас сидит рядом и, улыбаясь, смотрит, как я пишу эти строки… Я так слаба, но в моем теле удивительная, поющая легкость… А улыбка брата придает мне сил…

Прощаясь, он наклонился, чтобы поцеловать меня в висок.

— Мне всегда нравилось, как ты пишешь, — нежно шепнул он, исчезая в лунных лучах и тенях ночи…

31 июля.